– А Пушкин, какой он был? – спросил я и сам устыдился обывательской наивности своего вопроса. Но Баба-яга даже не улыбнулась. Похоже, она действительно была очень доброй и чуткой женщиной.
– Сашенька-то? Да что ж, хорошим был мальчиком. Детки, они все хорошие. Вот когда вырастают…
– Но к Александру Сергеевичу это ведь не относится?
– А что ж он, не человек? – горько усмехнулась старуха. – Подвел меня. Шибко подвел.
– Как? Не может быть! – не поверил я.
– Еще как может, – ответила бабка. – Из-за него в острог и угодила, а после на поселение. Сама, конечно, виновата…
– Да в чем же?! – воскликнул я, теряя последние остатки терпения.
– Слишком много сказок рассказывала! Детям же только сказку расскажи, они и угомонятся, и дурью не будут маяться, и кашку есть согласятся, и в кровать лягут. Можно, конечно, и волшебством надавить, только не полезно это. Человек – существо свободолюбивое, каким способом его воли ни лишай, все на характере да на голове сказывается.
– Ну и что же из того, что вы ему сказки рассказывали? Кто за это в острог сажает?!
– Кому надо, те и сажают! – огрызнулась Баба-яга. – Ты что ж, не понял до сих пор? Я ведь ему не выдумки, я ему правду про волшебный мир доверила. А ее в секрете держать надо. Но ведь как рассудила: сейчас расскажу – он послушает, а подрастет – так и забудет. Уже сколько раз так бывало.
– А он не забыл… – задумчиво проговорил я, наконец-то начиная понимать, чем провинился перед Бабой-ягой Александр Сергеевич.
– Мало, что не забыл. Он еще и литератором оказался! Уж не помню, какую из моих историй первой в стихи превратил. Да мне, по правде говоря, тогда это не таким уж важным показалось. Мало ли кто в отрочестве стишатами балуется! Даже приятно было – запали в душу нянькины рассказки. А он еще одну прописал. И еще. И еще. А потом их издавать начали. Тут я и всполошилась. Дождалась, пока Сашенька в Михайловское приедет, и в ноги ему кинулась. Как только ни умоляла, чтобы не рассказывал он больше баек, которые от меня услышал. Знала, что добром это не кончится.
– И что он? Послушался?
– Если бы! Сначала все утешал. Просил не беспокоиться. Обещал, что и меня в стихах помянет, будто мне того надо было.
– А потом?
– Осерчал! Даже старой дурой назвал. И еще бранил по-всякому. Потом извинился, конечно, да только сказок моих не бросил. Да и поздно уже было.
– Почему?
– Дык, пришли за мной и на суд вызвали!
– Так вас еще и судили?
– А то! Все как положено – в полнолуние на Лысой горе двенадцать присяжных собрали, адвоката предоставили, ну и впаяли по полной – «за разглашение»…
– С ума сойти! – покачал я головой, словно пытаясь утрясти в ней обрушившиеся на меня факты.
– И не говори! – согласилась Баба-яга, она же Арина Родионовна. – За чистую правду огребла сто лет строгого, да еще полторы сотни на поселении… И все без права переписки! … И пересказки!
– Простите, – робко задал я внезапно осенивший меня вопрос. – А то, что Александра Сергеевича таким молодым убили… Это… тоже для сохранения секретности?!
– Нет! – строго сказала старуха. – Не посмели бы! Как-никак мой воспитанник.
Глаза Яги полыхнули таким страшным темным огнем, что я невольно отшатнулся. А потом подумал, что она, должно быть, права. Если даже меня, знакомого с ней без году неделю, пугает ее вид, то тот, кто знает ее истинные способности, и подавно не рискнул бы связываться с этой древней, могучей старухой.
– Да ты не сомневайся, – по-своему истолковала мою задумчивость Арина Родионовна. – По Сашеньке с самого начала было видно, что его ждет.
– Неужели?
– Конечно!
– А про меня что-нибудь сказать можете? – спросил я и невольно закусил губу, ожидая предсказания своей судьбы.
– Не могу! – помедлив, ответила бабка.
– Почему? – опешил я.
– Не хочу!
Я мрачно уставился на Бабу-ягу, которая как ни в чем не бывало продолжила пить чай. К сожалению, мой взгляд не обладал гипнотической силой. Так что, мне оставалось лишь гадать, что же такого увидела старуха в моем будущем (а в том, что она туда заглянула, я не сомневался!), что не пожелала сказать о нем ни слова? Но как раз на этот вопрос у меня ответа и не было.