Дело Бутиных

— Микаэль, у нас, хвала президентам Вашингтону и Джефферсону, самое умное, передовое и предусмотрительное государственное устройство. И у нас невежественное, легкомысленное и эгоистичное общество! У вас, в России, наоборот: бессмысленное, жестокое, своекорыстное и бесчеловечное правление и здоровое, честное и мыслящее общество! Я верю, что наше общество поумнеет, а вы верьте, что у вас правление изменится к лучшему. Ваше здоровье, мистер Бутин!

Они сидели в уголочке за круглым столиком в небольшом гостиничном кафе, видимо, притягательном для жителей Джорджтауна, — за остальными столиками курили, пили виски, постукивали пивными кружками и громко разговаривали веселые джентльмены с загорелыми, обветренными лицами и в ковбойских шляпах, а среди них и разнаряженные дамы, и важные господа в цилиндрах и ярких шейных платках, какие-то странные субъекты, небрежно одетые и с шарящими взглядами, — картежники в поисках партнеров, — вот такая демократическая пестрота и простота нравов, умение отдохнуть и развлечься в духоте, тесноте и сигарно-пивном чаду!

— Есть у нас, — продолжал Линч, — есть, и не мало, также есть дельцы, которые о благе Америки думают не больше, чем тараканы в щелях! И ближнего надуют, и общественные деньги свистнут, и такое мошенничество учинят, да еще с благородным видом, — тьфу, виселица по ним плачет!

— Уильям Твид? — коротко спросил Бутин.

— Э, да вы, Микки, в курсе нашего нью-йоркского скандала! «Нью-Йорк тайме» почитываете? Ну, этот Твид прожженный и ловкий негодяй! Да ведь он не один, там целая шайка... Слышали про Таммани-холл, оно же Таммани-ринг? Все-то на ирландцев сваливают, будто их рук дело. Это организация. Провели своих людей в муниципалитет, захватили городскую казну и давай ее потрошить! Да обдирать поборами и взятками ньюйоркцев! Твид-то главный мошенник, а ведь был простым ремесленником, пролез в конгресс штата, стал комиссаром общественных работ, главный куш из шестнадцати миллионов ему достался! Газета писала, что вся банда имела столько ковров, самых роскошных, что ими можно покрыть весь Центральный парк Нью-Йорка. Ну ничего, влепили ему двенадцать лет, не выкарабкается!

Сидевший за соседним столиком бородатый фермер, прислушивавшийся к разговору Бутина и Линча, бросил:

— Эта бестия вылезет, дружки помогут... за денежки у нас все можно! — и шлепнул по столешнице крупной ладонью. — Этих надо сразу давить! — Он снял шляпу. — Прошу прощения, джентльмены! — И тут же встал и пошел к выходу.

— Голос настоящей Америки! И все-таки, дорогой мистер Бутин, сила не у Твидов, а у нас, честных предпринимателей! Мы строим заводы, мы прокладываем железные дороги, мы добываем золото. И благодаря нам процветает Америка!

Он пристально и несколько осуждающе взглянул на Бутина.

— Вы все время в каком-то беспокойстве, дорогой Микаэль, и вы слишком большое значение придаете отдельным случаям, когда надо видеть процесс в целом. А в целом — мы живем в пору прогресса! Оставьте свою совесть в покое, мы с вами не Твиды. Но мир так устроен, что вы, мистер Бутин, имеете миллионы, а ваш кучер имеет те гроши, что вы ему дадите из ваших средств! Вы живете в своем роскошном дворце, а рабочие на ваших приисках в скромных лачугах... Я знаю, что вы заботитесь о своих людях, и так должен поступать всякий разумный, предусмотрительный капиталист. Но разве вы не деловой человек прежде всего? И приехали к нам в Америку как деловой человек, а не для того, чтобы сострадать по поводу наших бед и промахов. All right! Будем дело делать!

Он все еще надеялся на акционерную компанию Линч—Бутин по строительству железной дороги Аляска — Амур! Их транссибирская магистраль — это мечта, мыльный пузырь, сновидение, — неужели такой коммерсант, как Бутин, не может этого понять! Он еще уверяет, что они с Линчем проедутся по этой дороге от Тихого океана до Урала!

Он не сердился, не настаивал, у американцев уйма терпения!

— Выпьем за деловое сотрудничество, — провозгласил он на прощание. И подумал про себя: «Все же русские — странный народ, даже богачи!»

32

До ранчо в Канзасе его домчали лошади Вильсона, и могучая тройка фермера напомнила ему русскую запряжку и русскую езду, а юный самоуверенный и простодушный Боб чем-то неуловимо напоминал по своим повадкам своего сверстника, лихого нерчуганина Петю Яринского.

Просторы вокруг были точно как сибирские, беспредельные и захватывающие душу, только без сопок, падей и таежных дебрей. Закрыв глаза, он будто услышал далекий звон бубенцов, — сейчас бутинские лошадки вымчат его на окраину Нерчинска, пронесут по Большой улице, а навстречу тарантас Баташевых, и разбойным свистом поприветствует его ямщицкая дочь Марфа Николаевна!