Дело было в Городце

— Да ну их. Жарко, душно, за стеной девчонки хихикают, и вообще надоело, — выдохнул мальчишка. — Вась, ну посуди сама, куда ни приедем — одно и тоже. Большие комнаты, где сначала натопят так, словно я больной, а к утру там зубами от холода стучать начинаешь, потому что печь остыла, а щели никто не законопатил. А если и не будет щелей каких, то за пару часов так голова разболится, что волком выть будешь. К тому же когда еще доведется вот так запросто ночевать на конюшне, бегать с простыми мальчишками без толпы дядек следом, которые только и знают, что охать да ахать, мол, упаду, ушибусь, а царь-батюшка потом серчать будет, что не уберегли. Кого они вообще растят: царевича или боярченка изнеженного? Как мне потом войска на врагов водить?

— Мда, — девушка задумалась. — Вообще-то для войны воеводы есть. Они войска возглавляют.

— А если враг твой город осадил? — Елисей посмотрел на нахмурившуюся девушку, которая пыталась найти ответ и не могла. — Вот то-то и оно, что царь тогда везде первый. И на стенах, и у ворот. Александр Ярославич сам немцев да шведов бил, Иван Васильевич тоже в Москве не сидел, когда войны с Ливонией да татарами велись. Еще предки наши, Игорь, Святослав, Владимир сами полки возглавляли и потомкам своим завещали. Так нечто я хуже?

— Ты не хуже, — Василиса потянулась и потрепала мальчишку по вихрам. — Просто время другое. Когда Александр Ярославич шведов гонял, не было пищалей, только мечи, луки. Почему доспехи тогда такими были. А теперь что?

— Пробивают их, — признался мальчишка.

— Вот именно, что пробивают, — вздохнула девушка. — А теперь подумай, вот перевязывают простого стрельца, он от боли ругается как пьяный сапожник, потому что терпеть невозможно, а кричать гордость не позволяет. А тут царя ведут. И это не царапину перевязать, а сначала рану расковырять, чтобы пулю вытащить, потом обработать ее, и лишь после всего перевязывать. А царь не рядовой, ему ругаться последними словами не положено. Он может гневаться, топать ногами, обзывать бояр, но чтоб при простом народе так себя вести — никогда. Это ж какой урон репутации.

— Значит, надо что-то придумать, чтобы людям больно не было, — нашелся царевич.

— Придумать… Вот с этим топай к Яге. Я пока только учусь.

Девушка усмехнулась. Уж дай ей волю, она бы придумала. Поскольку коноплю в этом мире выращивали исключительно для производства пеньки, а о побочных ее свойствах никто и не подозревал. Возможно, жрецы и использовали ее в своих ритуальных целях, но как-то оно сомнительно. В этом мире боги не будут ждать, пока их служитель доведет себя до невменяемого состояния, чтобы сообщить свою волю. Так явятся и по голове стукнут, чтобы слышно лучше было.

Нет, лучше вспоминать, что им там про эфир вещали. Дело надежное. А с прочими препаратами она связываться не хотела бы. Ну, разве что спирт можно. Вливаешь стакан и работаешь. По окончании работы вливаешь в болезного еще стакан. И все довольны.

Василиса задумалась. Вроде как говорили, что эфир был известен уже давно. Надо будет потрясти Ягу и Кощея на эту тему. Вдруг да знают что. Ведь это какое подспорье окажется. Пусть операции она делать не сможет, в силу того, что нет оборудования подходящего. Но извлечь пулю или стрелу, зашить рану будет куда легче и врачу и его пациенту. А там, глядишь, постепенно медицинский прогресс начнется, можно и более сложные задачи решать станет. Тот же аппендицит вырезать…

— Вась, — дернул ее за рукав царевич, — ты чего не отвечаешь?

— Да я задумалась, — призналась девушка.

— О чем.

— Да о чем ты сказал, об обезболивании.

— И как успехи?

— Никак, надо будет кое-что выяснить. А потом думать, как быть дальше.

— В смысле как быть дальше?

— Учиться, — вздохнула девушка. — Причем тому, что Яга может не ведать. Вспоминать, изобретать заново то, что не знаю, в общем, пока не представляю, выйдет ли из этого что-то путное, или нет. Пока надо хоть какую-то информацию.

— То есть это все не скоро будет.

— Не скоро, конечно, — Василиса усмехнулась. Если судить по нынешним темпам развития мира, то века через полтора, не раньше. — Спи, давай. Нас завтра подымут рано, обратно поедем. Или ты с обозом хочешь, с купцами и всем почетом?

— Не, не, не, я с тобой и Горынычем, — Елисей завозился, устраиваясь удобнее. — Спокойной ночи, Вася.

— И тебе спокойной ночи, — улыбнулась девушка.

Отправлялись рано. Горыныч хотел преодолеть большую часть пути, пока торговые обозы еще собираются.

— Купцы, мужики не плохие, но живность их меня боится, — вздыхала левая голова.

— Угу… Шарахается, шумит, — поддерживала правая.

— От такой какофонии оглохнуть можно, а у нас слух, мы на праздники в хоре поем, — печально вздыхала средняя.

— Как в хоре? — удивился царевич. — Тебя же не брали, потому что не влезаешь никуда.

— Так мы ж с патриархом придумали, — расплылись в довольной улыбке все три головы, — снаружи специальный помост ставят, а мы в окно смотрим. И поем.

— И когда можно будет послушать? — поинтересовалась Василиса. Все-таки пропустить такое зрелище, как Змей Горыныч на церковной службе, она не могла.