Дело чести

А вечером в шумном, ярко освещенном, шикарном кабаре, переполненном летчиками двух бомбардировочных эскадрилий, находившихся в Афинах уже с неделю, стоял дым коромыслом. Певички, венгерки и гречанки, пытались было выступать со своими номерами в зале, между столиками, но пришлось от этого отказаться, так как летчики позволяли себе вольности. Впрочем, девицам это нравилось, — они сами льнули к мужчинам, никого не обделяя своими нежностями. Кабаре было битком набито, — нельзя было ни пошевелиться, ни улучить минуту тишины, чтобы сказать что-нибудь, ни разобрать, что говорят другие, так что никто не мешал девицам, и они делали, что хотели. Особенно буйствовала одна гречанка со шрамом над большим выпученным глазом.

— Инглизи, инглизи! — кричала она.

Она вылила кружку пива на пол, «чтобы было скользко и хорошо пахло». Ее платье было разорвано на спине — модное дорогое платье. Кожа у нее была на редкость смуглая. Кто-то крикнул:

— У нее белье в горошинку!

— Нет, нет… — сказала она по-английски.

Она совсем завладела Хикки, вцепилась в его рыжие волосы и кричала: «Смотрите, смотрите, совсем красные!» Потом нагнула его голову к своей груди и, указывая на полоску материи во впадине между грудями, объявила: «Тот же цвет. Как раз для него. Красное к красному!» И Хикки, обычно сдержанный и холодный, нисколько не был смущен, так как успел уже захмелеть.

Это было какое-то безумие и напоминало кадр из фильма; но следующий день и ночь были не менее безумны и фантастичны.

Из-за низкой облачности эскадрилья до сегодняшнего дня не поднималась в воздух. Это был их первый вылет. Хикки отправился в Ларису вместе с Херси и Стюартом, чтобы осмотреть аэродром. В ближайшие дни их могут туда перебросить. Ну что ж, не все ли равно, было бы только кино и теплая погода.

Отогнав посторонние мысли, Квейль с сосредоточенным вниманием взглянул на приборную доску и внезапно почувствовал, что ему очень холодно. До сих пор он только уголком сознания регистрировал то, что видели его глаза на доске. Он все время поглядывал то вверх, на небо, то на приборную доску, то назад, на свое звено.

Пять самолетов разворачивались широким кругом над районом Афин; они находились теперь в нескольких милях к северо-западу от города, над невысокими горами, на высоте четырнадцати тысяч футов.

— Я замерзаю. Сколько мы еще будем подниматься? — услышал он голос Тэпа в наушниках.

— Дальше не пойдем, — сказал Квейль в микрофон. — И не надо разговаривать. Они должны быть где-то поблизости.

Ответа не последовало, и Квейль окинул взглядом свое звено. Самолеты сверкали на бледно-голубом фоне в ярких лучах солнца. Внизу под собой Квейль видел Горелля, Брюера, Ричардсона и Тэпа. Его глаз никак не мог привыкнуть к внешнему виду камуфлированных «Гладиаторов», — они казались более короткими и более грозными. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что такие бипланы, как «Гладиатор», принимают участие в современной войне. Скорее по счастливой случайности, чем по заранее рассчитанному плану, в Египте оказалось довольно много «Гладиаторов», когда Италия вступила в войну. И по счастливой же случайности истребитель, на который возлагали свои надежды итальянцы, оказался двойником «Гладиатора». Фиат «КР—42» тоже был биплан, с такой же маневренностью, как и «Гладиатор», с предельной скоростью пикирования около трехсот миль в час, что лишь не намного превышало скорость «Гладиатора». «Харрикейны» обладали слишком большой скоростью и недостаточной маневренностью, чтобы сбивать «КР—42». А итальянский соперник «Харрикейна», «Г-50», обладал слишком большой скоростью и недостаточной маневренностью, чтобы сбивать «Гладиаторы».

«Гладиаторы» были способны сбивать только «КР—42». Одиночному «Гладиатору» редко удавалось сбить бомбардировщик, разве только представлялась возможность два-три раза атаковать врага, что случалось не часто. Больше шансов было, когда целая эскадрилья или звено истребителей поочередно атаковали один и тот же летящий в строю бомбардировщик; тогда можно было попасть в пилота или в мотор, но только на близком расстоянии. Четыре 7,7-миллиметровых пулемета «Гладиатора» били на короткую дистанцию, — не больше пятисот ярдов, — и давали небольшой сноп огня. Такими же свойствами отличался и «КР—42». Оба самолета годились только для того, чтобы сбивать друг друга — вот и все. Они должны были быстро сойти со сцены, как сошли «Фэйри-Баттлы» после крушения Франции.

Звено уже поднялось на пятнадцать тысяч футов. Было очень холодно. Квейль оглянулся кругом. «Савойи» могли появиться в любую минуту. Их трудно будет заметить на фоне многокрасочных греческих гор. Он включил передатчик и спросил:

— Что-нибудь видно, Тэп?

Тэп ответил тотчас же:

— А ты что, не видишь? Шестерка, курс сто семьдесят, высота около десяти тысяч, без истребителей.

Квейль взглянул на компас. Звено шло курсом около ста восьмидесяти градусов. Он сделал поворот до ста семидесяти и стал высматривать вражеские самолеты. И вдруг он их увидел, — они шли медленно, вытягиваясь черной линией на светлом фоне котловины между двумя горными цепями.