Дело чести

– Ты чей, песик? – заплетающимся языком пробормотал я – состояние было такое, будто с вечера лупанул упаковку димедрола. Песик общаться не пожелал – презрительно посмотрел на меня, как работник вытрезвителя на конченого алкаша, и, по-человечьи вздохнув, положил голову на лапы.

Осмотревшись, я обнаружил, что лежу на чисто вымытом дощатом полу в небольшой комнате с низким потолком, белеными стенами и полным отсутствием мебели. Рядом с узкой дверью, почти на уровне верхнего косяка (для наркоманов – верхняя поперечина дверной рамы) – небольшое зарешеченное окно, сквозь которое проникал дневной свет.

– Братский, пидер… и кому же ты меня сдал? – задумчиво пробормотал я вслух. Посоображал с минуту, дождался некоторого прояснения в мыслях и обругал себя за тугоумие. Более всего в настоящий момент мы нужны Зелимхану Ахсалтакову – отсюда и следует плясать. Точнее, если как следует поразмыслить, нужен ему только я один и то до определенного момента. Альтернативы нет – это однозначно. Ай, как нехорошо получилось! Несмотря на изрядно помутненное сознание, в мою легкоранимую душу как-то самопроизвольно начала вползать светлая грусть.

– Господи, как обидно!!! – со слезами в голосе воскликнул я и перевалился на бок, чтобы подняться, – нужно было глянуть в оконце, дабы определиться на предмет местонахождения. Кавказец поднял голову и тихо зарычал.

– Но-но, парень! – нежно пробубнил я, пытаясь сесть. – Я мирный! И страшно люблю собак.

Пес вдруг встал, приблизился ко мне вплотную и толчком мощной лапы повалил на пол, при этом угрожающе оскалился, обнажив здоровенные клыки.

Я замер, зажмурив глаза, – в таком обкумаренном состоянии, да еще в наручниках, нечего было и мечтать о противоборстве этому чеченскому выкормышу. Пес, понаблюдав за мной некоторое время, удалился на прежнее место и лег на пол.

– Так вот ты какой, пятнистый олень! – удивленно протянул я. – Это что ж значит – мне теперь и встать нельзя?

– Зачэм встават? – раздалось откуда-то сверху. – Лижи, атдихай!

Вздрогнув, я повернул голову – за оконцем маячил фрагмент горбоносой хари, до самых глаз заросшей бородой. Пес привскочил и потянулся к харе, подобострастно виляя хвостом. Ага, хозяин, стало быть…

– Покажись весь, а? – попросил я. – Общаться хочу. Дверь тотчас же распахнулась – в проеме картинно застыл здоровенный мужлан среднего возраста: в черкеске с галунами, лохматой папахе, с ритуальным кинжалом за поясом и золоченым аксельбантом, свешивавшимся с левого плеча на грудь. А еще на поясе у него висела дореволюционная кобура из какой-то странной кожи. В общем, киноперсонаж, да и только. Пес, радостно взвизгнув, бросился к хозяину и тяжело запрыгал рядом, пытаясь лизнуть его в нос.

– Место, Дато, – тихо приказал мужлан, кавказец послушно убежал в угол и сел на пол, преданно поедая хозяина взглядом.

– Вот это собачка! – похвалил я. – Ее что – специально натаскали на пленных? Ну, чтобы лежали, не вставали, да?

– Он барян пасот, – довольно осклабясь, сообщил мужлан. – Когда пастух ноч сипит, барян должин лижят. Кто встал – он на место палажит. Чтобы нэ убигал. Пастух сказал: «Ахра-нат!» – он ахранаит. Понял, бляд?

– Ты хочешь сказать, что дал ему команду охранять меня, как барана на выпасе? – несколько обескураженно уточнил я. – И ему по барабану – баран это или человек… Так, выходит?

– Виходыт, так, – добродушно улыбаясь, согласился мужлан – этакий здоровенный добрячок с руками штангиста и глазами профессионального убийцы. – Можишь встават: пастух уже нэ сипит – собак нэ будит тэбэ грызть! – он ласково ощерился, продемонстрировав кипенно-белые зубы.

– Наручники сними – я мирный, – попросил я. – Все равно после вашего дихлофоса еле двигаюсь – самостоятельно не встану.

– Пизьдищь, дарагой, – мужлан опять широко улыбнулся. – Вставай – гаварыт пайдем. Зелимхан тэбэ жидет.

– Я тебе говорю – слаб я, не могу встать! – уперся я. – Сними наручники и помоги мне подняться. Сами затравили какой-то херней, а теперь… Э-э, ты чего это?!

Мужлан, не переставая скалиться, выхватил вдруг из странной кобуры здоровенный «кольт» и оглушительно бухнул три раза, целясь мне между ног. Пули впились в пол впритирочку с детородным органом – не заметив как, я мгновенно вскочил и метнулся в дальний угол комнаты.

– Маладэць, бляд! – похвалил мужлан, пряча «кольт» в кобуру. – А гаварыл – слабый. Настоящый дьжигит! Пайдем, – он развернулся и шагнул в дверной проем.

– Никуда не пойду, – накуксился я и раздраженно выдал целый монолог:

– Я вам нужнее, чем вы мне, – вот и пляшите теперь на цырлах. Теперь вы меня будете в жопу целовать, пока не получите то, что хотите. Иди, передай Зелимхану, что я не потерплю, чтобы какой-то охранник скуки ради чесал мне яйца пулями. Пусть сам сюда идет. А тебя за плохие манеры высекут на площади – это я тебе железно гарантирую. Давай-давай, топай!

Мужлан перестал улыбаться, шагнул ко мне, ухватил за шиворот и в три приема выволок за порог – мощь у него в ручищах была просто неимоверная.