Дело чести генерала Грязнова

Судя по тому, с какой поспешностью они принялись за рубку, им было наказано времени зря не терять, и та торопливость, с которой они стали кромсать богатую пушным зверем тайгу, могла означать одно: не все так уж и ладно у Рогачева с документами на порубку кедра, как хотелось бы ему представить. И это вселяло в Грязнова хоть и небольшую, но все-таки надежду.

Надрывный визг цепей, с силой вгрызающихся в неподатливую древесину, они услышали сразу же, как только вездеходы проскочили Кедровый ручей, и взобравшись на пологую невысокую сопку, под которой расстилалась Кедровая падь, замерли неподвижно с выключенными моторами. Кто-то попробовал было пошутить по поводу того, что в гражданскую войну, мол, вот так же боровские мужики друг на дружку с карабинами ходили, но тут же замолчал под пристальным взглядом Крылова. Сейчас каждый и этих охотников понимал, что заряженный карабин в руках – это не только для острастки. И уловив это напряжение, Грязнов, пожалуй, только сейчас по-настоящему осознал, какую ответственность взвалил на себя, подняв вооруженных охотников против творившегося здесь произвола. Однако идти на попятную было уже поздно. Да и не мог он себе позволить подобного.

Приказав водителям оставаться возле вездеходов, с остальными мужиками стал спускаться в падь. И чем ближе они подходили к разработанному участку, тем пронзительнее становился надрывно-натужный визг цепей. Этому визгу, казалось, не будет конца, как вдруг где-то совсем рядом и чуть впереди, натужно и почти по-человечески охнув разорванной древесиной, рухнул сначала один великан, за ним – другой. И все это – с пронзительно горьким хрустом ломающегося на корню подроста.

– С-с-суки вербованные! – пробормотал Крылов, и они ускорили шаги. К бригаде вальщиков вышли, когда «дружбист» уже заканчивал основной надрез, а плечистый парень в черной куртке пристраивал поудобнее вырубленную из березы слегу под неохватный в комле кедр, чтобы тот падал в нужную сторону.

Заметив появившихся из зарослей вооруженных людей, вальщик выдернул было полотно цепи из глубокого нареза, но уничтоженный великан, на котором, словно на новогодней елке, висело великое множество шишек, глухо, совсем по-человечески охнул, качнулся, из его нутра послышался смертельный стон разрываемого по живому волокна, и он стал сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее заваливаться по склону, пока всей своей массой не рухнул на зеленый подрост.

Едва успев отскочить от подпрыгнувшего, словно футбольный мяч, комля, вальщик аккуратно положил «Дружбу» на землю и, смахнув рукавом пот со лба, хмуро поинтересовался:

– Кто такие?

– Вот же сволота! – то ли удивился, то ли восхитился кто-то из промысловиков, но, уловив брошенный на него предостерегающий взгляд Грязнова, тут же осекся.

– Не понял! – настороженно и все так же хмуро отозвался «дружбист», прицеливаясь оценивающим взглядом на Грязнова, в котором, видимо, сразу же определил начальство.

– Щас поймешь! – с нескрываемой злостью в голосе произнес Крылов, однако Грязнов, понимая, какой кровью может закончиться даже небольшая словесная перепалка, сделал шаг вперед, прикрывая собой невысокого, но охочего до драки промысловика.

– Главный охотовед Пятигорья Грязнов, – как можно спокойнее представился он и тут же повысил голос: – На каком основании проводите порубку?

Вальщик покосился на двух довольно внушительного вида парней, руки которых синели от наколок, и его лицо исказила вызывающая ухмылка.

– А тебе-то, охотовед, что за дело?

– Иваныч… – сунулся было вперед все тот же Крылов, но Грязнов успел перехватить за рукав ретивого мужика. Почувствовал, как острой болью отозвалось в простреленном предплечье, и, едва сдерживая рвущуюся наружу злость, произнес, пытаясь оставаться хотя бы внешне спокойным:

– Вы ведете незаконную порубку кедра на территории зверопромхоза.

– А она что, твоя, что ли, тайга-то? – встрял в разговор плечистый помощник вальщика, поудобнее перехватив увесистую слегу.

– Моя, баран, моя! – клацнув затвором карабина, сунулся было к парню кто-то из мужиков, и снова Грязнов успел отвести неминуемую, казалось бы, беду.

– Это охотничьи угодья зверопромхоза, – стараясь удержать и самого себя от срыва, произнес он. – И в кедровниках этих испокон веков охотились те, кому они и сейчас принадлежат по закону.

Грязнов продолжал говорить что-то еще и еще, одновременно осознавая, что несет какой-то детский лепет, никому сейчас не нужный. Что, этот многоопытный, заросший трехдневной щетиной вальщик, который с десятикилограммовой «Дружбой» обращался как с детской игрушкой, не осознает, чьи кедровники он валит и всю незаконность этой порубки? Знает! Хорошо знает. И все равно продолжает держать свои позиции. М-да, рогачевская команда была подобрана неплохо.

Грязнов искал и не находил ответа на извечный русский вопрос «что делать?», как вдруг его окликнул Крылов, нырнувший за минуту до этого в заросли зеленого подроста, за которыми светлела небольшая полянка.

– Иваныч, подь-ка сюда!