Дело для трех детективов

— Но разве в этих книгах есть преступление? — спросил он. — Такое преступление, которое происходит в реальной жизни?

Норрис, похоже, почувствовал себя ныряльщиком на вышке. Секунду он колебался, уставившись на Терстона, а затем бросился в воду.

— Нет, будь я проклят! — воскликнул он. — Литературное преступление заключается в описании некой тайны и поразительных улик. Тогда как в реальной жизни убийство, например, почти всегда оказывается каким-то гадким делом о задушенной девушке-служанке. Есть только два вида убийства, которые способны сбить с толку полицию, да и то лишь на какое-то время. Первое — это убийство, когда жертву невозможно опознать, — например как недавнее убийство в Брайтоне [3]. Второй случай — это действия сумасшедшего, который убивает просто ради убийства без какого-либо другого повода. Любое предумышленное убийство не может поставить полицию в тупик: если есть повод и жертва идентифицирована, арест неизбежен.

Он сделал паузу, чтобы проглотить остаток коктейля. Я наблюдал за Норрисом, размышляя о том, как странно он выглядит: узкое тело, узкая голова с костистым лицом, в котором выпирают скулы, челюсти и зубы и сильно выступает лоб, а кожа, кажется, сжалась так, что её едва хватает, чтобы покрыть череп.

Затем слово взял другой гость. Полагаю, это был молодой Дэвид Стрикленд.

— Но арест не всегда означает приговор для виновного, — сказал он. — Были убийцы настолько отчаянные, что, хотя они заранее знали, что на них падёт подозрение и, вероятно, последует обвинение, всё-таки решали рискнуть. Они были достаточно умны, чтобы не оставлять слишком много улик.

Я не очень внимательно смотрел на Стрикленда, поскольку знал его вполне хорошо., Крепко сбитый парень, любитель спорта, особенно скачек, он был моложе любого из нас. Стрикленд всегда был не прочь стрельнуть у вас пятёрку, но в случае отказа не затаивал злобы. Он был своего рода протеже Терстонов, и доктор Терстон иногда говорил о нём, обращаясь к своей жене: «Твой возлюбленный, дорогая». Однако за этим ничего не стояло. Я мог представить себе Мэри Терстон, помогающую молодому Стрикленду выпутаться из затруднений, но в нем не было ничего от альфонса: просто любитель выпить и поиграть, обожающий непристойные истории.

Алек Норрис отмахнулся от этого замечания как от досадного недоразумения.

— Когда полиция знает нужного человека, она всегда найдёт доказательства, — заметил он и возвратился к осуждению детективной беллетристики. — Там всё так искусственно, — сказал он, — так не связано с жизнью. Вы, все вы знаете эти литературные убийства. Внезапно, в середине вечеринки, — возможно, подобной вот этой, — кого-то находят мёртвым в соседней комнате. С помощью уловок автора все гости и половина штата прислуги оказываются под подозрением. Тогда прибывает замечательный детектив, который точно доказывает, что на самом деле виновен единственный человек, которого вы вообще никогда не подозревали. Занавес.

— Ещё налить, Алек?

— Спасибо. Но я ещё не закончил. Я собирался отметить, что это стало просто неким состязанием между читателем и автором — собаки травят лису. Однако современные читатели становятся слишком умными. Они уже не подозревают очевидных людей, как делали это раньше. Но если у писателя выведен персонаж, который по всем чертам не похож на преступника, они вполне могут начать к нему присматриваться повнимательнее. Просто по аналогии. Используется каждый из второстепенных персонажей. Это может оказаться семейный адвокат, как вы, мистер Уильямс. Сам хозяин, как вы, Терстон. Молодой друг, гостящий в доме, как вы, Таунсенд, — он бросил взгляд в моём направлении, — или как вы, Стрикленд, или как я. Дворецкий, как Столл, викарий, как мистер Райдер, горничная, как Энид, шофёр, как ваш как-там-его? Или сама хозяйка, как вы, миссис Терстон. Или же это может быть совершенный чужак, который не появляется до двадцатой главы. Хотя это я называю мошенничеством. В общем, в оборот должен быть взят каждый из нас.

Реплика заставила нас улыбнуться, хотя и не без неловкости.

— Да, я сказал правду, — закончил он довольно зло. — Написание детективов стало игрой, просто игрой — как шахматы. Хотя в действительности это не игра, а что-то простое и жестокое, в чём содержится столько же тайны, сколько в ножке от рояля. Именно поэтому мне не нравится детективная беллетристика. Она — ложь. Она изображает невозможное.

Ему ответил адвокат Терстона Сэм Уильямс, которого я несколько раз встречал в их в доме. Он был из тех чистеньких, розовеньких мужчин с непременной сигарой, одного из которых вы можете увидеть сидящим в углу купе железнодорожного вагона первого класса и покачивающим ногой в лакированном кожаном ботинке. Уильямс обладал юношеской фигурой и открытым лицом, хорошо одевался и двигался с изяществом, а его жесткие седые волосы были всегда красиво причёсаны. У него была репутация отличного поверенного, и я не раз консультировался с ним.

Теперь же он сказал: