Дело длинноногих манекенщиц (Сборник)

– Оставь это, – резко одернул я ее. – Должна же ты признавать некоторые заслуги за своим парнем.

– За моим парнем? У меня нет парня.

– Ну, экс-парнем. А может, тебе больше нравится «умершим парнем»?

– Джимми? – шепнула она.

– Джимми Дуклос, – подтвердил я. – Он мог потерять из-за тебя голову, с роковым для себя результатом, но успел мне кое-что о тебе рассказать. У меня даже есть твоя фотография.

Она явно растерялась:

– Но… но там, в аэропорту…

– А ты чего ожидала? Что заключу тебя в объятья? Джимми убили в аэропорту, потому что он собирался что-то сделать. Что?

– Мне очень жаль, но ничем не могу вам помочь.

– Не можешь? Или не хочешь? Ответа не последовало.

– Ты любила Джимми, Астрид?

Она поглядела на меня молча, глаза ее блестели. И медленно кивнула.

– И не скажешь мне? – Молчание. Я вздохнул и зашел с другой стороны: – Джимми сказал тебе, кем он был?

Покачала головой.

– Но ты догадалась?

Кивок.

– И рассказала кому-то о своей догадке?

Это ее сломило:

– Нет! Никому не говорила! Богом клянусь, никому!

Видимо, она любила его и в этот миг не лгала.

– Он когда-нибудь упоминал обо мне?

– Нет.

– Но ты знаешь, кто я?

Она смотрела на меня, и две большие слезы медленно сползли по ее щекам.

– Ты отлично знаешь, что я возглавляю бюро по наркотикам Интерпола в Лондоне.

Снова молчание. Я схватил ее за плечи и гневно тряхнул:

– Правда, знаешь?

Кивок. Крупная специалистка по молчанию.

– Итак, если Джимми тебе этого не говорил, то кто?

– Ох, боже мой! Умоляю вас, оставьте меня в покое!

Слезы лились теперь по ее щекам одна за другой. Это был день ее плача и моих вздохов. Я вздохнул, снова сменил тактику и взглянул на парня, лежащего на кровати.

– На мой взгляд, Георг не похож на кормильца семьи.

– Георг не может работать. – Она произнесла это так, словно формулировала естественный закон. – И не работает. С прошлого года. Но что у него со всем этим общего?

– Все, – я наклонился, внимательно пригляделся, поднял и опустил ему веки. – Что ты с ним делаешь, когда он в таком состоянии?

– Ничего нельзя сделать.

Рукав легко скользнул вверх по тощей руке Георга.

Исколотая, покрытая пятнами и посиневшая от бесчисленных уколов, она являла собой ужасный вид. Рука Труди была ничем в сравнении с ней. Я опустил рукав:

– Никто уже и никогда не сможет ничего для него сделать. Ты знаешь об этом, правда?

– Знаю, – она поймала мой испытующий взгляд, перестала вытирать глаза платочком размером примерно с почтовую марку и горько улыбнулась. – Хотите посмотреть мою руку?

– Я не оскорбляю таких милых девушек. Хочу только задать тебе несколько прямых вопросов, на которые у тебя есть ответы. Как давно это с Георгом?

– Около трех лет.

– Как долго ты в «Новом Бали»?

– Три года.

– Нравится тебе там?

– Нравится? – Эта девушка выдавала себя всякий раз, едва открывала рот. – Знаете ли вы, что значит работать в ночном ресторане… таком ночном ресторане? Отвратительные, ужасные старики пялят глаза на женщин…

– Джимми Дуклос не был ни отвратительным, ни ужасным, ни старым…

Это застигло ее врасплох:

– Нет… ясное дело, нет… Джимми…

– Джимми Дуклос мертв, Астрид. Джимми мертв, потому что влюбился в девушку из ночного ресторана, которую шантажируют.

– Никто меня не шантажирует.

– Нет? А тот, кто давит на тебя, чтобы молчала, чтобы выполняла работу, которая тебе отвратительна? И откуда такой нажим? Из-за Георга? Что он сделал, или как тебе говорят, что сделал? Что он сидел в тюрьме – это известно, поэтому здесь что-то другое. Почему ты обязана за мной следить, Астрид? Что ты знаешь о смерти Джимми Дуклоса? Я видел, как он погиб. Но кто его убил и почему?

– Я не знала, что его убьют, – она села на тахту и закрыла лицо руками. – Не знала, что его убивают!

– Ну, хорошо, Астрид. – Она и вправду любила Джимми, он умер только вчера, и рана еще кровоточила. – Я встречал слишком много людей, живущих в страхе перед смертью, чтобы пытаться заставить тебя говорить. Но подумай об этом, Астрид, ради бога и ради себя самой, подумай об этом. Это твоя жизнь, и сейчас ты должна заботиться только о ней. Георг уже не жилец.

– Ничего не могу сделать, ничего не могу сказать. – Лицо ее по-прежнему было укрыто в ладонях. – Очень вас прошу, уйдите наконец.

Я тоже не считал, что могу еще что-то сделать или сказать, поэтому исполнил ее просьбу и ушел.

Оставшись только в брюках и трикотажной сорочке, я оглядел себя в зеркальце маленькой ванной. Все следы грима уже были стерты с моего лица, шеи и рук, чего нельзя было сказать о большом и некогда белом полотенце. Оно стало мокрым, с несмываемыми темно-шоколадными пятнами.

В спальне едва помещались кровать и небольшая лежанка, и на них, напряженно выпрямившись, сидели Мэгги и Белинда, весьма привлекательные в своих эффектных ночных сорочках, состоявших на мой взгляд, главным образом из вырезов. Правда, сейчас голова моя пухла от более важных проблем, чем то, как иные творцы ночной одежды экономят на материале.

– Вот и погибло наше полотенце, – с упреком сказала Белинда.