На экране появилось дрожащее изображение, и я на мгновение задержалась на нем взглядом. За спиной Гробоскопа горела перевернутая машина и суетились несколько полицейских в бронежилетах. Все знали, что Генри Гробоскопа готовят для работы в Крыму в качестве военного корреспондента. Генри, втайне надеявшийся, что война нипочем не закончится, пока он туда не попадет, щеголял в морской форме и говорил торопливо и взволнованно, как подобает корреспонденту в зоне боевых действий:
– Здесь становится жарковато, Брайан. Я нахожусь в сотне ярдов от зоны беспорядков. Повсюду перевернутые и подожженные автомашины. Полиция весь день пыталась рассеять толпу, но численный перевес был не на их стороне. Сегодня вечером несколько сотен рафаэлитов окружили издательство «N’est pas une pipe»[9]
, в котором забаррикадировалась сотня неосюрреалистов. Демонстранты снаружи выкрикивали лозунги итальянского Возрождения, потом полетели камни и другие импровизированные снаряды. Неосюрреалисты в ответ открыли стрельбу в демонстрантов и почти взяли верх над ними, но тут вмешалась полиция. Минуточку, я вижу, как полиция берет кого-то под арест. Я попытаюсь взять интервью.Я печально покачала головой и убрала в шкаф тапочки. Запретили сюрреализм – пошли бесконечные беспорядки, сняли запрет – беспорядки все равно продолжаются. Гробоскоп догнал полицейского, который конвоировал юнца в костюме шестнадцатого века. На физиономии арестованного была вытатуирована репродукция Длани Господней из Сикстинской капеллы.
– Простите, сэр, как вы ответите на обвинения в нетерпимости и неуважении к переменам и экспериментам во всех областях искусства?
Возрожденец злобно осклабился в камеру:
– Говорят, что только мы, возрожденцы, устраиваем беспорядки, но я видел нынче вечером барочников, рафаэлитов, романтиков и маньеристов. Это массовое объединенное выступление классических искусств против тупых ублюдков, которые прячутся за словами о мировом прогрессе. Это не только…
Полицейский дернул его за руку и поволок дальше. Гробоскоп увернулся от пролетевшего кирпича и закончил репортаж:
– С вами был Генри Гробоскоп, «ЖАБ-ньюс», прямая трансляция из Чичестера.
Я выключила телевизор с помощью пульта, прикованного к тумбочке со стороны кровати. Села на постель, распустила прическу, почесала голову. Подозрительно понюхала волосы и решила сегодня в душ не лазить. Я слишком жестко повела себя с Лондэном. Даже при всех наших разногласиях у нас оставалось достаточно общего, чтобы сохранять дружбу.
11
Полли включает внутреннее зрение
Думаю, Вордсворт, увидев меня, удивился не меньше, чем я при виде поэта. Не часто случается нам вернуться в свои любимые воспоминания и застать там кого-то другого, кто начал любоваться этим зрелищем раньше нас.
Пока я по мере сил разбиралась с Лондэном, мои дядя и тетя трудились в мастерской Майкрофта. Как я узнала потом, все вроде бы шло путем. По крайней мере, поначалу.
Когда вошла Полли, Майкрофт кормил книжных червей. Она только что закончила какие-то математические расчеты совершенно запредельной для Майкрофта сложности.
– Я нашла нужный тебе ответ, Крофти, дорогой, – сказала она, грызя кончик изрядно исписанного карандаша.
– Сколько? – спросил Майкрофт, скармливая червям предлоги.
Его «ребятки» жадно пожирали абстрактную пищу.
– Девять.
Майкрофт что-то пробормотал и записал цифру в блокнот. Затем открыл большую книгу с бронзовыми застежками, которую накануне я не успела хорошенько рассмотреть. В ней обнаружилась полость, куда дядя положил напечатанное крупным шрифтом стихотворение Вордсворта «Как облако, бродил я одинокий». Туда же он высыпал книжных червей, которые сразу принялись за работу. Они расползлись по тексту, их непостижимый коллективный разум бессознательно исследовал каждое предложение, слово, букву и ударение. Они глубоко проникали в исторические, биографические и географические аллюзии, расшифровывали их внутренний смысл, скрытый в размере и рифмах, искусно играли с подтекстом, контекстом и модуляциями. После этого они составили несколько собственных стихотворений и конвертировали результат в бинарный код.