Дело Габриэля Тироша

Стрельба по автобусам стала каждодневным будничным делом на дороге между Иерусалимом и Тель-Авивом, на поворотах у Моцы и горы Кастель, где колонны машин, сопровождаемые охраной, надсадно поднимаясь вверх, стучали моторами в унисон с сердцами, охваченными страхом. Но больше всего нас тревожили одинокие автобусы, везущие пассажиров в отдаленные, находящиеся среди множества арабских сел, еврейские поселения севернее Иерусалима. Нападения на Неве-Иаков и Атарот, по пути на Рамаллу, стали главным и любимым занятием жителей сел Шафет, Джаба, Рама, Мухмас и Каландия. Эта полоса земли, наследие колена Вениамина, была знакома нам, как собственные десять пальцев. Габриэль открывал нам тайну каждой руины, упомянутой в Священном Писании, каждого холма и скрытой в нем могилы. Мы проходили мимо домов мухтаров и отмечали в памяти место каждой развалины на этом скалистом ландшафте. В этих походах мы познакомились с парнями из поселения Атарот, сильными и мужественными, чьи мозолистые руки и одежды пахли полем, как автобусы, соединяющие их поселение с городом, пропахли молоком. Мы часто ездили таким автобусом и хорошо знали двух его водителей, которые всегда встречали нас доброжелательной улыбкой, восклицая «О, пришли ребята из исторического кружка», как нас представил им Габриэль, и останавливались по всей дороге там, где мы их просили. Не было более пустынной и враждебной дороги для этого маленького и упрямого автобуса, который изо дня в день прокладывал свой путь на дикий север и связывал тонкой единственной нитью жителей Неве-Иакова и Атарот с Иерусалимом. Когда же этот автобус получил порцию свинца, и в нем пролилась кровь, о чем было написано в газете, мы не смогли избавиться от навязчивой картины собственного присутствия среди пассажиров. Прочитав об атаке на Атарот со стороны Каландии, мы четко представили дорогу, по которой шли нападающие, и позиции, с которых они вели огонь. Эта дорога со всеми ее изгибами, поворотами, оградами, была нам досконально знакома, как и подступы к Неве-Иакову, выбранные бандитами из села Шафет, чтобы атаковать разбросанные дома этого бедного поселка. Мы ясно представляли, что должны делать жители для защиты растянувшегося по холмам селения, состоящего из двух сел. Но мы оставались, согласно концепции «Хаганы», за оградами и на позициях, как и десятки других сел. В школе Габриэля мы освоили другую систему войны, но не получили разрешения на ее реализацию. Нас мучили угрызения совести, сознание личной вины, когда мы узнали о том, что швырнули бомбу в конце предместья Рехавия в то место, где проживали ребята из движения Наблюдателей и «Лагеря восходящих», а затем в здания Агентства и Национального совета в предместье Тальпиот. И все эти акции были произведены открыто и громко, с полным пренебрежением к важным для нас учреждениям. Затем бомба взорвалась в еврейском доме по улице Яффо, напротив квартала Ромема. Похоже было, что осколки этих бомб вонзились в каждого из нас.

Мы задавали себе вопрос: где Габриэль? С того момента, как он рассказал нам о своих планах относительно нас и всей нашей роты, командиром которой он был, Габриэль исчез. Мы надеялись встретить его в гимназии, но его там не было. Когда нам объявили о сборе нашей роты, вернулась надежда его встретить. Но вместо него появился другой командир. Мы тут же решили посетить его дома. Но там его тоже не было. Шульманы и Розенблиты, радостно встретившие нас как старых знакомых, ничего не могли прояснить, кроме того, что он относительно недавно уехал из города, сказав им, что вернется через несколько дней. Действительно, спустя несколько дней, Габриэль появился в большом здании и велел нам собраться вечером у него на квартире. Мы шли на эту встречу в большом волнении.

3

Казалось, с того, уже давнего, дня, как прекратились наши встречи, в квартире ничего не изменилось. Стол, трубка, бинокль и разбросанные безделушки сохраняли атмосферу особой культуры и поступков, окутанную табачным дымом, сопровождавшим хозяина. И все же запах табака был более крепким. И это говорило о том, что уже не будет больше тех спокойных часов, какие были раньше. Вероятно, до нашего прихода Габриэль долго курил, ибо в комнате стоял тяжелый табачный туман, от чего все было серым и мрачным.

«Я оставил «Хагану», – сказал Габриэль без всяких вступлений.

Эти слова прозвучали, как удар колокола, заполнивший пространство квартиры. И в нем, как не раз в этом доме, слышалось нечто, определяющее нашу дальнейшую судьбу.

Мои друзья уже было собравшиеся сесть на стулья, от этих слов застыли, как в столбняке.

«Я окончательно понял, что не смогу осуществить свои планы в рамках «Хаганы». Во всяком случае, не в то время, в которое я полагал это сделать».

После долгой паузы послышался голос Дана:

«Я заранее знал, что это случится».

Его голос был весел, в противовес угрюмому тону Габриэля и печали, охватившей всех нас. Он словно бы ощутил, что отныне начнет жить в ином ритме, перед которым ничто не сможет устоять.