– Я живу с мамой, она мне доверяет! Я скажу ей, что одолжил деньги товарищу, что он проигрался в карты, и от этого зависела его жизнь. Она, конечно, будет недовольна, но поймет меня! Мы понимаем друг друга! – Он говорил убедительно.
Ширшов кивнул, секунду помедлил и сунул деньги в карман.
– Хорошо! Но только обещай мне, что больше никогда не будешь читать такие книги в общественных местах! А уж в трамвае тем более, – назидательно проговорил он, усмехнулся и вышел из гостиной в прихожую. Хлопнула входная дверь.
Антон не мог сдвинуться с места. На лбу блестели бисеринки пота. Затем он метнулся к столу, схватил «Солженицына», судорожно стал запихивать книгу за большую подушку дивана. Затем передумал, выдернул ее оттуда, так и застыл посреди комнаты, не зная, куда же ее спрятать, да понадежнее. Читать как-то расхотелось…
Капитан Ширшов выскочил из подъезда тоже весь в поту. И побежал, не выбирая дороги. Ноги несли его сами, словно давая дурной голове подумать и спросить себя: «Что же ты, идиот, наделал? Почему так поступил? Почему не пресек это идеологическое преступление, мало того, сам совершил другое – должностное и уголовное». Он забежал в соседний двор, присел на скамью, закурил, пытаясь успокоиться. В памяти услужливо всплыла недавняя картина из семейной жизни, о которой в других обстоятельствах вспоминать не очень-то и хотелось. Оказывается, он помнил этот вечер до мелочей, в деталях. И в то же время присутствовала в этих воспоминаниях отстраненность, точно он наблюдал за этой сценой со стороны, точно разглядывал в микроскоп маленькие ожившие фигурки, слышал произносимые ими слова.
Он увидел себя за столом маленькой кухни, два на три, подоконник сплошь уставлен рассадой. Над головой тусклая лампочка в дешевом пластиковом абажуре. Он сидит и с жадностью уплетает жареную картошку со шкварками. Рядом на столе трехлитровая банка с солеными огурцами. Ширшов запускал в нее пальцы, доставал огурец и хрустел. Ходики на кухне показывали половину двенадцатого ночи, он только что пришел с работы. Молодая жена Тоня с животиком, выпиравшим из ночнушки, достала из холодильника полпалки колбасы, отрезала два ломтика, положила на тарелку. Поставила на газ чайник. Вошла теща, невысокая, жилистая, в застиранном халате с павлинами, полезла в шкаф.
– Чего не спите? – проворчала она.
– Так Леша только что с работы пришел, ужинает, – сразу принялась оправдываться Тоня.
– Держат людёв до полночи, а платят, как обычным работягам! Да еще и убить могут! – не унималась теща. И, заметив испуганно округленные глаза Тони, добавила: – А что, даже очень запросто!
Тоня отмахнулась:
– Типун тебе на язык. Ты-то чего поднялась? – Тоня старалась отвести удар от мужа.
– Да уснуть не могу! Пустырнику вот выпью, можа усну! Выпроси, Лексей, у себя на службе машину, нам надо уже на дачу перебираться, рассаду пора высаживать! Теплынь стоит!
– У нас нет грузовых машин! – попытался отвертеться Ширшов, но теща была созданием упорным и последовательным.
– А кунг этот, в котором арестантов перевозят?
Тоня, видя, что мать явно начинает раздражать мужа, упрекнула ее:
– Будто не знаешь, мам. Леша в КГБ работает, а не в милиции!
– А че, у них арестантов не бывает?! Еще поболе, чем в милиции! Смотри, добра сколько! – Она указала на полки с банками. – Своим горбом все растила! А зять, вижу, не брезгует, огурчики кажный день трескает, – проворчала она, накапала себе пустырника в чашку, выпила, поморщилась, сполоснула чашку и ушла, не сказав больше ни слова. Ширшов досадливо хмыкнул и отложил надкушенный огурец. Есть сразу расхотелось.
Ширшов вспомнил этот случай на кухне, и тут его неожиданно осенило. Теперь он знал, что нашел оправдание своему безобразному поступку. «Да, точно! Вот почему я взял эти проклятые деньги! Машину можно купить. Да, на эти деньги я куплю машину. Все будут довольны: и жена, и теща, да и я, в конце концов. Пашу, как лошадь, а денег на машину не могу накопить». Ширшов успокоился, осмотрелся и, когда сообразил, куда его занесло, встал со скамьи, вышел со двора и направился к светящейся вдалеке остановке, чтоб сесть на автобус и ехать домой. Только сейчас он почувствовал, как страшно проголодался. Даже облизнулся, вспоминая любимую жареную картошку и тещины огурцы.
Беркутов с дядей Корнеем стояли у машины, шофер ловко и споро укладывал коробки в багажник. Корней закурил папиросу. Беркутов, заметив пачку, улыбнулся.
– Все тот же «Беломор»!
– Каждый кулик к своему болоту привык! – отозвался Корней, затем, испугавшись, что ляпнул что-то не то и Беркутов может обидеться, начал оправдываться: – Как-то все же неудобно, Георгий! Такие деликатесы мне отгрузил, а сам и копейки заплатить не позволяешь! Я ведь и пенсию получаю, и вахтером тут недавно устроился, сутки через трое, так что готов соответствовать, как говорится!
Беркутов по-дружески легонько ткнул его кулаком в бок.