Дело Ирины Гай

Он был прав, этот проходимец и шантажист.

Решила согласиться. Но у нее не было двух тысяч. Только полторы. Сказала ему об этом.

- Не беда, - ответил. - Давайте полторы, а завтра, в это же время, принесете сюда же пятьсот - и у меня к вам никаких претензий.

Деньги он не пересчитывал, сунул их во внутренний карман пиджака, раскланялся и пошел к выходу из сквера...

- Он что, правда о ней все знал, этот проходимец? - перебил я Евгения. - Откуда?

- Понимаю твое возмущение, - ответил Евгений, - но должен тебя разочаровать: об этом, как ты говоришь, проходимце я пока что ничего не знаю. Не знает и Гай, хотя он принес ей немало горя. Не будем забегать вперед, слушай, как развивались события дальше, а то я не успею рассказать тебе эту историю до Одессы.

...Итак, оставшись в сквере на скамейке с двумя детьми, обиженной и ограбленной средь бела дня, Гай растерялась, не знала, что делать, куда деться. Первой была мысль - как можно быстрей уехать из Одессы, чтобы снова не попасть на глаза этому шантажисту. Но куда? К родителям? Боялась, что надо будет объяснять все о детях. Домой в совхоз? Раннее возвращение могло вызвать подозрения. Если бы хоть не двойня! Да и ехать ей, собственно говоря, было не на что. Все деньги отдала, еще и завтра надо донести пятьсот рублей, чтоб и правда не наделал неприятностей.

Таким образом, выход у нее был один - ехать к тетке Анастасии. Она и посоветует, и поможет. И деньги у нее надо одолжить, с тем нахалом рассчитаться, и на дорогу, и детям что-нибудь приобрести. Коляску двухместную купить, а то тяжело двойню на руках носить.

Так поразмыслив, она набрала в кошельке несколько рублей и поспешила на поиски такси, поскольку один из близнецов начал плакать.

Неожиданное появление ее у тетки, да еще с двумя детьми, было громом среди ясного дня. Тетка от радости - в слезы, и расспрашивать: как и что? А потом упрекать: почему не написала, что тут, в городе, лежала в больнице? Она бы и проведала, и забрала бы. Разве ж это мыслимо, с двумя детками одной через весь город ехать?

Еле успокоила, заверила, что все хорошо, ничего страшного, просто не хотела беспокоить, ведь и так задаст ей теперь хлопот. Хорошо, что та по наивности своей верила каждому ее слову.

Пользуясь этой доверчивостью и любовью тетки, она попросила ее одолжить деньги, необходимые якобы на подарки медсестрам, нянечкам, врачам роддома за прекрасный уход.

В условленный час Гай встретилась в сквере с тем проходимцем, отдала ему остальные пятьсот рублей.

- Вы поступили разумно, мадам, - похвалил он ее, пряча деньги, снова не пересчитав. - Желаю вам счастья, - и поспешно исчез.

У Гай начались новые проблемы: она боялась, как бы чего не случилось с детками от искусственного кормления. Тетке сказала, что у нее после родов исчезло молоко. Но все обошлось, близнецы чувствовали себя нормально.

Через месяц Гай возвратилась домой, а вскоре возвратился из загранкомандировки и муж. Был очень рад детям (еще в письмах об этом писал).

- Я же говорил, что будут у нас дети! И видишь, сразу двое! Это же здорово! Молодчина, Ирочка!

А она размышляла над новой проблемой: как записать деток, узаконить. Ведь у нее не было документа, что она родила их там-то и там-то такого-то числа, месяца и года. Тут же справку, какую ей отдала Мария, порвала еще в Одессе, чтобы случайно не попала на глаза тетке Анастасии.

Был единственный выход - взять такую справку в своей участковой больнице. Объяснить: потеряла, мол, ту несчастную бумажку, не ехать же ради нее в Одессу.

Выбрав момент, осторожно сказала об этом мужу.

Он поддержал ее.

- Не ломай себе голову, я с заведующим больницей все устрою.

И конечно, устроил. Детей зарегистрировали в сельсовете, назвав их Сережей и Аленкой, получили свидетельства о рождении, и, как говорят, делу конец.

Прошло пять лет. Гай так привыкла к детям, так полюбила их, что они и вправду казались ей родными. И те неприятности, которые довелось ради них пережить, постепенно забывались, казались кошмарным сном. Хотя нет, ее не раз ночами, да и днем, когда оставалась в квартире одна, мучили сомнения, что она обманывает мужа. Смотрела на детей и плакала. Не раз решала признаться Виталию, но тут же и отбрасывала эту мысль: а что, если не простит? Зачем ему чужие дети и она, неспособная иметь своих. И это сдерживало ее, Ирина откладывала свое признание.

Дети ходили в совхозный детсадик, она, как и раньше, работала в конторе, муж стал главным агрономом. Достаток, мир и согласие царили в их семье. И вдруг снова нагрянула беда...

Однажды, когда муж был в командировке, к ней домой явился тот самый одесский проходимец, которому она заплатила за детей и которого уже выбросила из своей памяти.