Дело княжны Саломеи

— Ну, что вы, со зрением у нее проблем нет, — не отвлекаясь от текста, возразил Тюрк. Грушевский не мог припомнить, чтобы хоть раз Иван Карлович поднял глаза на гостью. — Она отлично заметила и мой перстень, и ваши часы. С глазами все в порядке, чего нельзя сказать о речи.

— Еще бы, — возмутился, еле сдерживаясь, Максим Максимович. — Она же немая! Надеюсь, еще и глухая, и не слышит, как вы издеваетесь над несчастной!

— Вот эти точки и запятые определенно говорят о проблемах с речью, но не о полном ее отсутствии, — продолжал, ничтоже сумняшеся, князь. — Одну секундочку, это не картавость, это… да, совершенно верно, это акцент.

— Да кто ви такой ест?! — с заметным польским акцентом завопила вдруг женщина, выпучив глаза на Тюрка. Куда делись ее кроткий вид и благочестивое выражение невинного лица? Грушевский, открыв рот, во все глаза наблюдал за невиданным перевоплощением религиозной до ханжества книгоноши в разбитную и грубую бабенку, видавшую виды и тертую, как прошлогодний калач. Женщина распрямила угодливо согбенную спину и уперла руки в крутые бока. — Лайдак! Як сен поважашь! Как ви посметь оскорблять невинный пани со святыми книгами?!

— Судя по первой профессии, невинность не самая сильная ее сторона, — увлеченно воскликнул Тюрк, не обращая внимания на фурию, готовую выцарапать ему глаза и уже растопырившую для этой цели пальцы. — Обратите внимание на соединения между буквами в словах и расстояние между полями. Боюсь, из-за недостаточного самоконтроля и крайней вспыльчивости особа эта вряд ли будет процветать, промышляя без напарника, который сможет вовремя ее останавливать…

Тут дверь с грохотом отворилась, и давешний буфетчик, схватив мошенницу за шиворот, ловко выволок ее из купе, приговаривая на ходу:

— Простите, господа, не доглядел-с! Мешают тут господам, иди, иди, бог подаст!

Через секунду после того, как захлопнувшаяся дверь сыграла роль театральных кулис по завершении представления, публика опомнилась. Грушевский и Коля вскочили. Максим Максимович открыл дверь и выглянул в коридор, но не увидел ничего, кроме сиротливо поблескивавшей тележки с брошенными на произвол судьбы пирожками.

— Улепетнули! — восторженно констатировал Коля, выглядывая из-под локтя Грушевского. Преступников действительно и след простыл. Как им удалось моментально испариться в тесном коридоре едущего на всех парах вагона? Максим Максимович, потрясенный происшествием, уселся на свое место. Тюрк так ни разу и не отвлекся от картонки с каракулями.

— Но позвольте… как?! — не выдержал Максим Максимович, с изумлением вытаращившись на Тюрка. — Вы ведь ни разу даже не взглянули на нее!

— Зачем? — невозмутимо пожал плечами Тюрк. — Внешность, как и сущность, подделать проще простого, а вот почерк — совершенно невозможно.

— Да, вот вам и идиот! — хлопнув себя по коленкам, озвучил общую мысль Коля и радостно рассмеялся. Соня нервно хихикнула, скорее всего, не осознавая, каким странным образом впервые реагирует на происшествие. Невозмутимый Тюрк не обратил ни малейшего внимания на всеобщий восторг публики. Приподнятое настроение сохранялось у присутствующих на протяжении всего дальнейшего путешествия.

А поездка и сама по себе предстояла не лишенная приятности. Во-первых, летом всегда хочется устремиться прочь из пыльного, жаркого города на прохладное лоно природы. Во-вторых, имение Свиблово, находившееся в ста пятидесяти верстах от Санкт-Петербурга, гремело на всю губернию, и посмотреть на него было бы весьма любопытно. Имение это, кстати, принадлежало когда-то семье фрейлины и ее племянника Тюрка. Однако теперь оно находилось во владении богатейшего купца, чаеторговца Зимородова. С помощью своих баснословных капиталов он превратил почти заброшенное поместье со старинным домом екатерининских еще времен в передовое хозяйство с великолепным регулярным английским парком, тополями, вывезенными из Крыма, электрифицированным домом (со своим собственным почтовым отделением), доходными предприятиями в сельцах по всей округе и школой для образования крестьян.