Дело Кольцова

Этот мой разговор с Фадеевым происходил в сорок девятом году, за три с лишним года до смерти Сталина. Разговор свой со Сталиным Фадеев не комментировал, но рассказывал об этом с горечью, которую как хочешь, так и понимай. При одном направлении твоих собственных мыслей это могло ощущаться как горечь оттого, что пришлось удостовериться в виновности такого человека, как Кольцов, а при другом — могло восприняться как горечь от безвыходности тогдашнего положения самого Фадеева, в глубине души все-таки, видимо, не верившего в вину Кольцова и не питавшего доверия или, во всяком случае, полного доверия к тем папкам, которые он прочитал. Что-то в его интонации, когда он говорил слова: „Чего там только не было написано“, — толкало именно на эту мысль, что он все-таки где-то в глубине души не верит в вину Кольцова, но сказать это даже через одиннадцать лет не может, во всяком случае, впрямую, потому что Кольцов — это ведь уже не „ежовщина“. Ежов уже бесследно убран, это уже не Ежов, а сам Сталин».

Рассказ Фадеева нуждается, однако, в фактической поправке, на мой взгляд, весьма существенной. В самом деле, разговор со Сталиным происходил, согласно Фадееву, примерно через неделю или две после ареста Кольцова. Возникает естественный вопрос: откуда за такой короткий срок взялись две папки со столь ошеломившими Фадеева «признаниями» Кольцова? И зачем в таком случае необходимо было допрашивать Кольцова еще тринадцать месяцев? Не потому ли, что в папках, показанных Фадееву, были не «признания» Кольцова, а только те высосанные из пальца, наскоро состряпанные обвинения и «признания», которые еще предстояло из Кольцова выбивать? Может быть, это были просто донесения «сексотов». Ведь по всем, ставшим впоследствии известным, данным Кольцов категорически отрицал возводимые на него бредовые обвинения в шпионаже и организации какой-то подпольной антипартийной группы в редакции «Правды». Он мужественно сопротивлялся больше года, хотя его допрашивал один из самых лютых следователей-извергов — полковник Шварцман. Конечно, это все были только предположения, а полная ясность возникла лишь после ознакомления с «Делом».

В этой связи хочу рассказать вот что. Много лет спустя мой дед получил от работника Центральной студии научно-популярных фильмов, некоего Рутэса, письмо следующего содержания. Привожу это письмо с соблюдением орфографии автора.

Тов. Ефимов!

He удивляйтесь, что Вам пишу через «Правду».

Все мои попытки узнать Ваш телефон потерпели фиаско. В 1938–39 годах я был арестован и мое следственное дело вел тот же следователь, что и дело Михаила Кольцова.

Теперь эпизод. Я был вызван к следователю в комнату. Он мне дал прочитать «Испанский дневник», автор М. Кольцов, с требованием, чтобы я там нашел троцкистские установки. Я читал эту книгу М. Кольцова до ареста. Он мне (следователь) сказал «ну и упрямый этот Кольцов, ничего не признает». Я прочитал эту книжку в кабинете следователя (молодой парень, видимо, ему было, наверное, 20–25 лет) и сказал ему, что пусть он эту книгу не вставляет в обвинение М. Кольцову, ибо ее читал И. В. Сталин и одобрил. Далее я ему сказал, что она выпущена многотысячным тиражем и сказал ему еще кое-что.

С уважением М. Рутэс 15.1.88 г.

P.S. М. Кольцов был в жизни героем и умер героем. М. Р.

ПЕРВЫЙ ДОПРОС 1938 ГОД ВНУТРЕННЯЯ ТЮРЬМА НКВД

«УТВЕРЖДАЮ»

КОМИССАР ГОС. БЕЗОПАСНОСТИ 1 РАНГА (Л. БЕРИЯ)

Согласен 15.12.38 НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТР. ДЕЛ СССР А. ВЫШИНСКИЙ

ПОСТАНОВЛЕНИЕ[1]

1938 года, декабря «» дня, г. Москва. Я, Начальник 5-го Отделения 2-го Отдела ГУГБ — Старший Лейтенант Гос. Безопасности РАЙХМАН, рассмотрев материалы по делу КОЛЬЦОВА (ФРИДЛЯНДЕРА) Михаила Ефимовича, журналиста, члена ВКП(б) с сентября 1918 года, депутата Верховного Совета РСФСР,

НАШЕЛ:

КОЛЬЦОВ родился в 1896 г. гор. Белостоке (Польша) в семье коммерсанта по экспорту кожи заграницу.

С начала 1917 г. КОЛЬЦОВ сотрудничал в Петроградских журналах.

В летних номерах Петроградского «Журнала для всех» (1917 г.) помещено ряд статей КОЛЬЦОВА с нападками на большевиков, на Ленина.