Дело Кристофера (СИ)

— Все будет не так, как ты думаешь. И не так как ты хочешь, — сообщают мне, даже не озвучив толком притязаний. Многообещающее начало. — То, что считаю своим, я не делю и не выпрашиваю. Потому что у меня есть основания считать это своим, и остальные условности — обычная бессмысленная суета. Я знаю, как именно нужно поступать в той или иной ситуации, и не обращаю внимания на "сложно" и "невозможно". Именно поэтому не слушаю советы. Да, я сложный человек. Тебе придется многие вещи принимать как данность и списывать на безосновательное упрямство, махнув рукой. Не лезть, не пытаться понять или изменить. И хотя, уверен, ты уже итак это знаешь, я считаю своим долгом предупредить, потому что хочу, чтобы ты начала, наконец, со мной считаться. Я хочу, чтобы ты стала моей. Насовсем. Это значит, что я никогда не отпущу тебя, не дам тебе развод, не позволю спать в другой спальне или жить в другом месте и не взять мою фамилию. Ты не сможешь больше "наш" дом назвать "твой", как ты это делаешь сейчас и делала всегда. Джоанна, место, где живет человек, называется "мой дом", а не чей-то там, будто одно твое присутствие в доме мужчины, с которым ты живешь — великая уступка. Это не так, и я каждый день буду напоминать тебе об этом. О том, что для тебя одной, лучше всех именно я. Я буду с тобой и для тебя всегда. На свой манер, как умею, но это обещать могу.

Вот только вместо того, чтобы расчувствоваться, я начинаю злиться:

— Я… не понимаю… твое "всегда"! — вдруг взрываюсь я. — Мы прожили четыре года вместе. И ты вышвырнул меня из своего дома так, как даже с собакой не смог! Ты… ты искалечил меня и ушел! Сейчас мы вместе меньше месяца, и ты вдруг посмел заговорить о каких-то гарантиях? Шон, ты изменял мне, намеренно унижал меня, заставлял тебя ненавидеть, ты сделал меня инвалидом. А теперь заявляешь, что никогда не позволишь уйти? Не слишком ли много на себя берешь?!

— Да, именно это я и делал, — отвечает он просто и спокойно, заставляя потерять запал, превращая гнев в обиды и сожаления, — но ты ушла.

— Ты этого и добивался! — огрызаюсь я.

— Да. И с тех пор я учел свои ошибки, потому никогда не стану поступать с тобой так, как раньше.

— С чего я должна тебе поверить? — желчно интересуюсь я.

— Я расскажу только один раз — сегодня, — и никогда не стану повторять снова. Советую засунуть обиды подальше и попытаться понять, пока такая возможность есть. — Он замолкает на мгновение, и в тишине гостиной отчетливо слышится мое недовольное сопение. Да, вероятно, стоит сбавить обороты и все-таки выслушать историю журнального столика, уверена, речь пойдет именно о нем. — Ты не пришла ко мне в тюрьму, — начинает Шон, а я возвращаюсь мыслями в те жуткие дни. Да, так и было. — Вызвала Алекса и Карину из другого, черт возьми, полушария, а сама не пришла. Ты должна была прийти, я этого ждал, в те несколько дней у меня не было ничего другого, я просто сидел, предвкушал, как ты появишься у гребаной решетки, продумывал в деталях слова, которые скажу тебе. А ты все разрушила. Ты. Просто. Не пришла. Да, тебя могли не пропустить, но обязательно поглумились бы над этим. У всего есть две стороны, тюремщики бы поиздевались, а я бы узнал, что ты приходила. Этого я тоже ждал. Однако ты даже не попыталась. Я думал, как выгоню тебя, так ничего и не рассказав, но на должность хорошего я и не претендую. Хорошей из нас двоих была ты, и в эту игру играли мы в четыре руки. Ты должна была прийти.

Я был в бешенстве, потому что Леклеру удалось меня напугать, и крыть было нечем. Но еще я злился, потому что мой устоявшийся привычный мир трещал по швам. Ты же не пришла. А я привык, что ты приходишь. Привык, что ты где-то рядом, под боком. С надушенными крашеными волосами и в дурацких детских платьях в цветочек. Так в чем было дело? Что случилось? Ты испугалась, уехала? Или вдруг начала презирать меня за этот арест настолько, что не потрудилась даже появиться?