Дело лис-оборотней

Во всяком случае, так Богдану показалось.

11-й день девятого месяца, первица, вечер.

Отец Киприан и Богдан, прогуливаясь вдвоем, медленно шествовали от Трапезной палаты по мощенной булыжником площади подле Успенской церкви. Томительно и неспешно смеркалось; монотонно текущие по небу облака пропитывались темной осенней угрюмостью, обещая близкие холода и, быть может, ранние снега.

Архимандрит от души приблизил к себе Богдана – быть может, уважая не высказанную прямо, но, вероятно, вполне понятную просьбу отца Кукши, а то и просто проникнувшись к сановнику доверием и симпатией человеческой; может статься, он впрямь уверовал, что дальний жизненный путь непременно приведет минфа в те или иные святые стены, и решил по мере сил этому поспособствовать.

Богдан той близости был только рад. Добрый, твердый и властный старец вызывал в нем лишь уважение.

– Хорошо работаем, споро, – говорил отец Киприан; Богдан почтительно внимал владыке. – Христа ради трудиться легко. С Божьей помощью на той седмице отделки главные завершим… Мыслю я, чадо, сени планетарные перед главным смотровым залом украсить всячески драгоценной утварью из Келарской палаты да ризницы; там за века множество красот рукодельных скопилось, недоступных люду. С Византии монастырю в свое время подарков было нескудно, да от веницейского дожа… всего и не упомнить. А тут будет случай и самим на оные полюбоваться, и людям пред очи предложить. Только, мыслю, многие из них в запустении, надо будет срочно реставраторов опытных призвать… Недавно в голову мысль пришла, еще не продумал в деталях. Честно сказать… – Он смущенно усмехнулся, огладил бороду и глянул на Богдана из-под клобука. – Честно сказать, я уж о торжествах открытия думаю. Есть некая торопливость и суетность в душе у меня, есть… грешен. Не терпится.

– Понимаю, – сказал Богдан.

– Что ж тебе, мирскому-то, не понять. Вы там вечно в суете обретаетесь…

– Ну уж не вечно, – почти обиделся Богдан. – Стараемся и мы душу не опустошать, отче. Разве что поневоле, если дело того требует – да и то… Тяжелее всего, – признал он, немного подумав, – в этом смысле тем живется, кто повседневным делом занят и роздыху никакого не имеет. Предпринимателям да им подобным…. Да особенно тем, кто в совместных с заморскими предпринимателями делах участвует.

– О тех бедолагах и о тяжкой доле их молюсь ежедневно, – сурово сказал отец Киприан. – Чтоб среди второстепенного своего производства не забывали о главном.

– Бог милостив, – кивнул Богдан. – Авось не попустит.

– Так вот что хочу сказать. – В голосе владыки Богдану почудилась некая нерешительность. – Есть мысль у меня заповедная… Для вящей торжественности и вящего единения желаю я на открытие пригласить старого, еще по летному училищу, друга… Дорожки наши разошлись вскоре – он по научной стезе подвизаться решил, я – по военной… но связи долго еще, лет с десяток, мы не теряли. Он-то вскорости знаменит стал, космонавт на всю Ордусь прославленный… Сейчас состарился, не у дел. Хочу я его позвать – торжественное слово сказать братии, послушникам и людям ближним. Как тебе такой план?

Богдан поразмыслил.

– План хороший, – сказал он искренне, – человеколюбивый. Да и повод друга старого повидать не самый плохой.

Настоятель крякнул.

– Остер ты умом, – сказал он, – не зря про тебя в газетах писано. Да, прав ты. Старые мы с ним оба стали… Может, больше и не будет случая повидаться. Кто знает, когда нам отшествовать из этой жизни Господь присудит? Ничего про него ныне не ведаю – а ведь в паре некогда летали: я ведущий, он ведомый… Потом он в отряд космонавтов подался, а я по стратегической линии пошел. Сперва противуракетные дежурства стратосферные, потом… – В голосе его прорезалось подспудное тепло, даже мечтательность некая. – Веселые времена были, пятидесятых-то конец.

– И на Марсе будут персики цвести? – улыбнулся Богдан.

Отец Киприан остановился, повернулся к Богдану лицом; остановился и Богдан. Глаза их встретились.

– И до грядущего подать рукой, – сказал владыка.

– Кто таков друг-то ваш, отче? – помолчав, спросил Богдан.

Владыка степенно двинулся дальше, и Богдан – за ним.

– Да ты знаешь, – ответил он. – Все его знают… Моего поколения, по крайней мере, все… да и твоего, мыслю, тоже. Джанибек Непроливайко.

В голове Богдана что-то сдвинулось мягко и вязко.

– Ага, – сказал он.

Смутное человеколюбивое мечтание, ровно алчущий вылупиться птенец, в первый раз пробующий клювиком прочность яйца, тюкнуло сердце Богдана.

А потом вновь: тук-тук-тук…

– Понятно, – сказал он с деланым равнодушием. – А вот что я, кстати, вспомнил, отче… насчет реставраторов.

– Ну?

– Летом мы с напарником одно дело вели, до хищения ценностей из патриаршей ризницы касательство имевшее… .

– Наслышан, чадо, наслышан. Крест Сысоя наперсный…

– Именно. Так вот, там довелось мне среди работников ризницы познакомиться с женщиной-реставратором, опыта и добросовестности необыкновенных. И, что существенно, дело она именно с церковными ценностями имеет. Давно.

– Так-так, – оживился отец Киприан.