И они не замедлили наступить. Через две недели я услышала о скоропостижной смерти мистера Стеббинса, священника, который их поженил. Пока я приходила в себя от этого потрясения, пришла вторая новость: в одной нью-йоркской газете среди прибывших в «Хоффман-хаус» значилось имя мистера Клеверинга. Это говорило о том, что мое письмо не возымело действия и что терпение, на которое столь неосмотрительно понадеялась Мэри, исчерпалось. Поэтому я ничуть не удивилась, когда спустя пару недель или около того от него на мой адрес пришло письмо. Из-за неосторожности мистер Клеверинг не поставил на нем специального значка, и я, начав читать его, успела узнать, что после постоянных неудач, которыми заканчивались все его попытки получить к ней доступ, на людях и приватно, неудач, которые иначе чем ее нежеланием видеться с ним он объяснить не мог, мистер Клеверинг принял решение поставить на кон все, даже ее расположение, и, обратившись к ее дяде, раз и навсегда положить конец неопределенности.
Хорошо зная Мэри, я не удивилась, когда через несколько дней после этого она передала мне для переписывания такой ответ:
Ни даты, ни подписи на нем не стояло. То был предупреждающий крик, который издает пылкое, независимое существо, когда оказывается припертым к стенке. Оно заставило содрогнуться даже меня, хотя я с самого начала знала, что ее милое упрямство было не более чем пеной, беспокойной пеной, мечущейся над беззвучными глубинами холодной решительности и в высшей степени взвешенной целеустремленности.
О том, как это письмо отразилось на мистере Клеверинге и на его судьбе, я могу лишь догадываться. Я знаю только, что через две недели мистер Ливенворт был найден убитым в своей комнате, а Ханна Честер пришла ко мне прямиком с места преступления и стала умолять пустить ее и спрятать от всех, если я люблю Мэри Ливенворт и хочу услужить ей.
Глава 33
Неожиданное признание
Полоний: Что читаете, милорд? Гамлет: Слова, слова, слова…[33]
Миссис Белден замолчала, окутанная мрачной тенью, которую пробудили эти слова, и комната ненадолго прогрузилась в тишину. Нарушил ее я, попросив рассказать о последнем эпизоде подробнее, ибо для меня было загадкой, как Ханна смогла найти ее дом, не зная окрестностей.
– Ночь выдалась прохладная, – начала она, – и я легла пораньше. Спала я в этой комнате, когда примерно за пятнадцать минут до часа (последний поезд проходит через Р** в 12:50) кто-то негромко постучал в окно у изголовья моей кровати. Решив, что заболел кто-то из соседей, я привстала и спросила, кто там. Последовал тихий, приглушенный ответ:
– Ханна, горничная мисс Ливенворт! Пожалуйста, впустите меня через кухню.
Удивившись, услышав хорошо знакомый голос, и испугавшись сама не знаю чего, я схватила лампу и поспешила в кухню.
– Вы одна? – спросила я.
– Да, – ответила она.
– Тогда входите.
Но как только она вошла, силы покинули меня и мне пришлось сесть, потому что я увидела, что она бледна и выглядит странно, в руках ни сумок, ни чемодана. И вообще она была похожа на какой-то блуждающий дух.
– Ханна! – ахнула я. – Что? Что случилось? Что привело вас сюда в таком состоянии и в столь позднее время?
– Мисс Ливенворт прислала меня, – ответила она тихим, монотонным голосом, как человек, повторяющий выученный урок. – Она велела мне прийти сюда, сказала, что вы меня спрячете. Я не должна выходить из дома, и никто не должен знать, что я здесь.
– Но почему? – спросила я, содрогаясь от тысячи неясных страхов. – Что стряслось?
– Не могу сказать, – прошептала она. – Мне запрещено. Я должна оставаться здесь и молчать.
– Но, – начала я, помогая ей снять дешевенькую шаль из тех, что рекламируют в газетах, – вы должны рассказать. Неужели она запретила рассказать
– Да. Всем, – ответила девица и до боли сжала губы. – А я никогда не нарушаю своего слова, и под пыткой ничего не скажу.
Ханна выглядела такой решительной, такой не похожей на себя прежнюю, робкую и застенчивую, какой я ее помнила, что я могла только молча смотреть на нее.
– Вы же пустите меня? – спросила она. – Не прогоните?