Дело Локвудов

— Сам он так не считает. Он любит Генри больше нас всех, уж и не знаю за что. Ему прощалось то, что нам никогда бы не сошло с рук. Избалован был до невозможности и до сего дня причиняет родителям уйму огорчений. У отца уже был однажды удар, и он только и мечтает о том, чтобы Генри вернулся домой и вел себя пристойно. На вашу размолвку с Бингом эта история не похожа, и все же здесь есть что-то общее.

— Что же вы находите общего? — спросил Джордж.

— Я знаю, что Генри помирился бы с отцом, если бы знал как. И судя по тому, что говорил мне Бинг, у него нет на вас зуба.

— Зато у меня может быть.

— Нет, мне не кажется. Я видел, как вы смотрели на его фотографии. Но, разумеется, я не знаю, что послужило, так сказать, костью, из-за которой вы повздорили.

— Костью? Никакой кости не было. Из-за кости могут драться собаки, у нас же была другая причина. Мы разошлись во взглядах, которые в то время были непримиримы. Наша ссора, как теперь выяснилось, сослужила ему хорошую службу. Ну и отлично. Если бы ему понадобилась моя помощь, ему достаточно было бы попросить. Но она не понадобилась и теперь уже не понадобится.

— Чем больше я вас слушаю, тем больше убеждаюсь, что это такая же ситуация, какая сложилась между моим братом и отцом.

— Безусловно. Подобные явления в общем-то относятся к одной категории. Разногласия между отцом и сыном. Однако в моем случае успех сына в Калифорнии заставляет сомневаться в возможности примирения вообще.

— Почему?

— Это не ваше дело.

— Не мое, если я не сделаю его своим.

— И даже если сделаете. И почему у вас возникла такая цель?

— Потому что, как я уже сказал, во мне сидит миротворец.

— Незнаком с этим термином. То же, что миссионер? Правильно я это понимаю? Среди моих знакомых был один неудавшийся миссионер. Должность не сулит большого будущего, мистер Хиббард.

— Карьера миссионера меня не привлекает, мистер Локвуд. Мои планы уже составлены. Я имею довольно ясное представление о том, где я буду и чем займусь через двадцать лет.

— Это хорошо.

— И даже через сорок лет.

— Вы возбудили во мне любопытство.

— Я удовлетворю его. Знаете ли вы что-нибудь о моей семье? Я мог бы предположить, что не знаете, если бы вы не учились в школе святого Варфоломея, а теперь не вращаетесь в деловом мире.

— Я знаю, что семья ваша чрезвычайно богата, если вы это имеете в виду.

— Она богата до неприличия. Капитал наш выражается восьмизначной цифрой. И продолжает расти. Это смущает моего брата, но не меня. В Гарварде он набрался социалистических идей и не хочет, чтобы о нем говорили как о богатом дилетанте. Я же не художник и не считаю грехом владеть обычными добротными акциями и другими ценными бумагами. Деньги я люблю и нисколько не стыжусь, что они у меня есть.

— Очень здравая мысль, — сказал Джордж.

— С другой стороны, я не жаден. Меня никуда, кроме Бостона, не тянет, я не стремлюсь жить на широкую ногу. Костюмы покупаю в магазине готового платья «Братья Брукс» по цене шестьдесят три доллара штука, причем таких костюмов у меня пять: синий саржевый и серый шерстяной, предназначенные для зимнего времени, синий фланелевый и серый фланелевый — для летнего и рыжевато-коричневый габардиновый для выезда на спортивные игры. Например, бейсбол. Имею двухместный «додж», которого хватит еще на пятнадцать тысяч миль. На себя я не трачу и десяти тысяч долларов в год, большая часть денег уходит на клубные взносы, на оплату бутлегера и так далее. Единственная роскошь, которую я себе позволяю, — это теннисные мячи. Терпеть не могу играть старыми мячами. Ежедневно покупаю по дюжине мячей, а то и больше, если играю во время летних каникул на травяном корте. В школе у нас корты до сих пор с грунтовым покрытием. Хотя нет, у меня есть еще одна страсть: трубочный табак. Я приготовляю табачную смесь по собственному рецепту, и это обходится мне в семьдесят долларов ежегодно. Если учесть, что «Синий кабан», который я курил раньше, стоил около пятнадцати долларов в год, то станет ясно, насколько я теперь расточителен.

— Это уже серьезно, — сказал Локвуд.

Хиббард улыбнулся.

— А что вы думаете? Переход от «Синего кабана» к «Специальной смеси мистера Крестона Хиббарда» означал для меня радикальную перемену. Чтобы скрыть ее от друзей, я купил себе кисет. Только вот мать чуть было меня не выдала. Обратила внимание на непривычный аромат и стала недоумевать, так что пришлось мне поверить ей свою тайну. Да что это я вдруг разболтался? Обычно я предпочитаю слушать.

— Я сказал вам о своем сыне больше, чем кому-либо со времени его отъезда, — сказал Джордж. — Какова бы ни была причина, я об этом не жалею. А сейчас с удовольствием вас слушаю. Вы начали рассказывать о своих планах.