Дело мерзкого снеговика

Через четыре часа он сидел за уединенным столиком в ресторане «Poisson d'Or» [27]. Ему в лицо смотрел доктор Боган, прилежно работая зубочисткой. Весь ленч они проговорили на нейтральные темы, и Найджелу не раз приходили на ум слова, которыми Джорджия оценила Богана, – особняк, характеризуемый своим дворецким. Какие мысли, какие тайны и беззакония скрывались за дверьми этой непроницаемой личности, в тех комнатах, которые хозяин дома велит дворецкому держать на замке? В Истерхеме Джорджия говорила еще что-то. Пытаясь вспомнить, Найджел спросил напрямую:

– Чем вызвано то, что Эндрю Ресторик имеет на вас зуб?

Врач положил зубочистку среди остатков своего шоколадного торта.

– Возможно, зацикливание на своей сестре, как я уже однажды говорил. Возможно – любая другая антипатия, настолько же необоснованная.

– Да, вроде я понял. Но такие антипатии обычно не толкают к тому, чтобы обвинить человека в убийстве.

– Что вы говорите! Он хотел это сделать?

– Разве вы не знаете?

Длинные пальцы доктора Богана запутались в бороде. Он оценивающе посмотрел на Найджела, словно спорил сам с собой, какой вид лечения лучше прописать пациенту.

– Это, наверное, та дурацкая выходка с сожженными бумагами?

– Не только. – Найджел догадался, что Боган решил провести скрытое расследование.

– Вы хотите сказать, что это он подлил цианистый калий себе в молоко?

– Вы же сами так думаете.

– А точно нет никаких улик?

– Улики не относятся к делу. Неужели же вы считаете, что если бы он смог отравить свое же молоко, чтобы очернить вас, то вы бы не отлили немного обратно в кувшин?

– Ну что вы, Стрэнджвейс, вы же знаете не хуже меня, что это грубо и беспринципно, – вдруг, сорвавшись чуть ли не на фальцет, закудахтал Боган. Он выглядел хозяином ситуации. Порок, подумал Найджел, цветущий, как комнатная герань.

– Я не собираюсь устраивать с вами логические споры, доктор, – сказал он. – Девушка, ваша бывшая пациентка, убита. Были сделаны попытки обличить вас. Этими попытками добились только одного – вынудили полицию провести крайне придирчивое расследование ваших занятий. В результате их, насколько я знаю, ваша профессиональная репутация может погибнуть, а сами вы – получить длительный срок заключения. Но я не заинтересован в этом. Вопрос вот в чем – хотите ли вы быть повешенным. Если хотите, то, не сомневаюсь, идете правильным путем.

Выражение светло-карих глаз доктора Богана стало отсутствующим. Это была единственная реакция, последовавшая за таким блицкригом [28].

– Вы слишком бесхитростны для знаменитого сыщика, – сказал он. – Но мне придется над вами посмеяться. Моя профессиональная репутация может позаботиться о себе сама. Хотя я вовсе не стремлюсь быть повешенным. Я понимаю, куда вы клоните, – если случаи с ядом и сожженными бумагами были попытками меня обличить, то это сделал убийца; если же нет, то убийцей получаюсь я?

– В любом случае с этим придется разобраться, – ответил Найджел.

– Ладно, если это вам чем-то поможет и если вы не нашли никаких свидетелей, то я уступлю и скажу, что это я отлил отравленное молоко из стакана в кувшин.

– Так я и думал, – живо откликнулся Найджел. – Зачем?

– Ваше кипучее воображение само вам ответит.

– Потому что в тот момент вы потеряли голову. Вы подумали, что яд может быть еще одной попыткой обвинить вас, и решили создать путаницу, сделав вид, что отрава предназначалась не только одному Эндрю Ресторику. Еще – вы же явно сообразили тогда, что именно Эндрю отравил молоко.

Доктор Боган кинул на Найджела загадочный взгляд:

– Мои поздравления. Действительно, очень правдоподобно. Но я еще не сошел с ума. На самом же деле произошло то, что я, чисто под влиянием порыва, словно в наваждении, просто захотел посмотреть, как они будут себя вести. Это правда, но, если честно, я не надеюсь на ваше доверие.

– Если уж мы играем в открытую, – сказал Найджел, к крайнему удивлению проходящего мимо официанта, – то это вы убили Элизабет Ресторик?

– Если уж вокруг нет никаких свидетелей – ступай, человек, слушать не обязательно, – вернее, совершенно не заботясь об этом, могу смело сказать, что не я.

– Тогда – Эндрю?

Боган пожал плечами, напомнив о своих итальянских корнях:

– Кто знает? Пуританин. Страдающий. Озлобленный, хотя с виду лощеный и скучающий. Не исключено. Но почему вы меня спрашиваете?

– Мы пришли к выводу, что если убийца – не вы, то существует какой-то человек, который пытался обвинить вас. Нам кажется, что Эндрю очень подходит на роль этого сеятеля обличительных улик.

– Нет-нет, так не пойдет. Поосторожней, молодой человек. Если Эндрю – предполагаемый сеятель, которым он, осмелюсь сказать, может быть, это еще не значит, что он убийца. Вполне логично, что он просто пользуется этим убийством, дабы прибавить мне хлопот. Он ненавидит меня. Бесспорно. Он хотел бы, чтобы убийцей оказался я. Но если немного углубиться в его характер, его можно простить за наветы на меня.

– Говоря начистоту, вам с Эндрю не позавидуешь, – язвительно заметил Найджел, – даже невзирая на вашу великую неприязнь.