Дело Мироновича

Я сказал, что Семенову слушали нехотя. Но, когда из ее уст полились разительные разоблачения (чего, впрочем, и следовало ожидать), когда она своим рассказом осветила, как молнией, все, что было в потемках, когда в ее речи забилась искренняя нота исповеди, когда, наконец, она выдала вещи, добытые преступлением, – тогда делать было нечего. Даже такое точное предубеждение, как предубеждение против Мироновича, было сломано. Он был выпущен. Но ненадолго… И вот этого второго возврата к Мироновичу я уже никак не могу понять. Я не могу объяснить себе, как это случилось, чтобы после такого сознания, как сознание Семеновой, из этого дела сумели еще сделать загадку. Прокурорский ли надзор не сумел отрешиться от первоначальной близорукой идеи своей о виновности Мироновича, или следователь поддался давлению, или Миронович, освещенный бенгальским огнем во всех своих вольных и невольных прегрешениях, оказался фигурой, которая могла раздражать общественные страсти и сбивать с толку самого благонамеренного судью, или экспертиза в прошлое заседание, пустившись фантазировать, поддержала заблуждение, или прения виноваты, – я не знаю. Но я вижу за сознанием Семеновой еще целые томы следственных упражнений; я вижу, как его портили три четверти года, от сентября до июня, как портили его в предыдущее заседание, и, однако же, несмотря на все это, я и до сих пор, если хочу что-нибудь понять в деле, обращаюсь именно к этому сознанию и только в нем одном нахожу ответы на все недоумения.

Да, Семенова рассказывает, что она одна убила Сарру Беккер. Безак в это время лежал на диване в Финляндской гостинице, поджидая ее с добычей. Семенова кормила его кражами, но обещала сделать и нечто побольше. На этот раз она сдержала слово. Она вбежала к нему вся в следах убийства и бросила ему деньги и вещи. Он выругался, что мало досталось, но испугался преследования, и они пустились бежать к Кейзеру. После бессонной ночи они оба рано утром скрылись в разные концы из Петербурга.

Такова простая развязка мудреного дела. Она останется навеки единой возможной – единой потому, что двух истин не бывает.

И действительно, кто же такая эта Семенова? Это женщина с преступным прошлым, совершившая пять краж и два мошенничества, женщина безжалостная в отношении всех, кроме своего Миши, для которого она даже обкрадывала своих добрых знакомых, и притом, что важнее всего, она та самая женщина, которая в последний час перед убийством сновала возле кассы и сперва подзывала к себе Сарру на извозчике, а потом, в последний час перед ее смертью, сидела с ней перед дверью кассы, и, наконец, – та самая, которая тотчас после убийства убежала от теплого трупа со всеми вещами, добытыми преступлением! Ведь все это факты бесспорные, признаваемые прокурором. Какие тут еще вопросы, какое лукавое мудрствование допустимо здесь?! К подобному лицу ведь невозможно было и относиться иначе, как к убийце! Такому лицу говорят прямо: «вы виновны; если можете, оправдывайтесь», а уж никак не поступают с ним наоборот, то есть после сознания стараются его выгородить, боятся убедиться в его правдивости. А эта боязнь сквозит во всей проверке сознания Семеновой. В самом деле, говорят: да, действительно, – и гирю пробовала на скамейке Таврического сада, и время совпадает, и раны знает, и палец укушен, и все вещи взяла, и мылась два раза в ночь, и скрылась тотчас… Кажется, ну, чего бы еще?.. И начинаются возражения.