Дело молодых (СИ)

Чёрный силуэт за моим плечом, разумеется, не был ангелом смерти, иначе кто бы сейчас это всё рассказывал? В сверхконтрастном лунном контражуре мне показалось сперва, что это странный ребёнок — этакий Гаврош в чужих не по размеру обносках. Беспризорник из старого кино. Может быть, из-за его необычной манеры говорить, глотая начала слов, шепелявя и путая согласные — так говорят иногда маленькие дети. Когда я повернулся, и лунный свет лёг иначе, он, наоборот, показался древним усохшим старичком, с дефектами речи из-за отсутствия зубов. Невозможно было сказать, сколько ему лет даже приблизительно. Росточку невеликого, метр с кепкой, и вид бомжеватый. Собственно, так я тогда и подумал, продышавшись от неожиданности — бомжик какой-то приблудился. Это было странно — бомжей в Гаражищах не водилось вовсе, что им тут делать-то? Но, в общем, не странней многого, что я видел в жизни.

— Тебе чего? — спросил я несколько неласково.

— Утишь?

— Что? Не понимаю! — начал раздражаться я. Не люблю бомжей, знаете ли. Не за что-то конкретное, а так. Брезгую. Запах этот… Хотя от него-то как раз не пахло. Не то что бомжом, а вообще ничем. Может поэтому от общения с ним оставалось ощущение некоторой нереальности.

— Ты кто вообще?

— Сандр а.

— Александр, что ли, Саша?

— Ни. Ни кса, ни аша. Сандр. Сандр а.

Понимать его вначале было трудно, но потом я как-то приспособился. Однако даже когда научился разбирать невнятную скороговорку, как его на самом деле зовут, всё равно не понял. Он бурно протестовал против Александра, ничего более созвучного в голову не пришло — так и остался Сандером.

— И что тебе нужно, Сандер?

Тот потоптался как-то смущённо, ковырнул ножкой, пожал плечиками — я уже решил, что точно, сейчас выпить попросит. Мне не то чтобы жалко, но не люблю бесцеремонности и не нуждаюсь в компании. Так что я уже внутренне начал выстраивать умеренно вежливый отказ, но человечек меня удивил.

— Уазь? — ткнул он пальцем в крышу. — Уазь вой?

Это были первые его слова, которые я понял.

— Да, мой УАЗ. Собственный, маму его железную еть, — я был полон технического скептицизма и несплюнутого яда.

— Уазь — осё, — закивал головой Сандер.

— Да, УАЗ — хорошо, — согласился я, чтобы не вдаваться в подробности. Потому что где-то хорошо, но чаще криво, ржаво и не по резьбе прикручено. Как и всё в моей жизни. Не просто так мы с УАЗом нашли друг друга.

— Уазь — аоси грём, уазь — нуно, — подтвердил этот странный человечек.

— Для чего нужно-то? — спросил я лениво, прикладываясь к бутылке. Стаканами я пренебрегал из соображения гигиены. Грязные стаканы — это безобразие, а за водой надо таскаться к колонке через всё Гаражище.

Не услышав ответа, я обернулся — но никого за плечом уже не было. Сандер отбыл столь же бесшумно и таинственно, как появился. Это было бы чертовски загадочно, если бы я не был пьян, и ночь, и луна, и вообще. В такие моменты всегда чертовщина. А потом проснёшься — и, кроме сушняка, никакой мистики. В общем, не придал я тогда значения этой нелепой встрече, а зря. С неё-то всё и началось.

Гаражище Великое было усеяно мелкими, совсем мелкими и мельчайшими автосервисами. Влился в их число и я со своим гаражиком. Человеку, если он одинок и неамбициозен, нужно крайне мало, а о том, что будет зимой, я старался не думать. Жил сегодняшним днем и сегодняшним клиентом, с очередным «там чота бумкает» или «масло поджирает, глянь». Не самая худшая, кстати, работа.

В детстве я считал, что самая плохая работа на свете — это работа санитара в морге. Я тогда отчего-то очень боялся покойников, и находиться с ними в одном помещении казалось мне запредельным ужасом. Поэтому я думал, что этим санитарам платят немеряные тыщи — потому что, ну кто за маленькие-то деньги на такой кошмар согласится? (Когда я узнал правду, мир не то чтобы рухнул, но покачнулся точно).

В школе мне казалось, что нет ничего гаже, чем быть сантехником. Лазить туда, куда другие срут? Фу! Однако мне уже не казалось, что им платят за их грязную работу много денег — в школе я уже начал смутно осознавать, что мир чаще бывает несправедлив, чем наоборот.

Позже я стал понимать, что паршивых работ на свете вообще куда больше, чем хороших, и чем тяжелее, грязнее и противнее работа, тем хуже она оплачивается. Я принял это как данность, но до сих пор в глубине души не могу понять, почему какой-то из-папки-в-папку-файлоперекладыватель, сидящий в кондиционированном офисе, получает больше, чем мужик в оранжевой жилетке, кидающий под палящим солнцем горячий асфальт лопатой. Ведь у мужика очевидно работа тяжелее, да и пользы от неё больше?

Поэтому в моём антирейтинге занятий человеческих долгое время лидировали все профессии, включающие в себя использование лопаты. Мне казалось, что на этом предмете лежит настоящее Древнее Проклятие: если какое-либо занятие включает в себя непосредственный контакт с лопатой, то всё — много унылого тяжёлого труда в отвратительных условиях и за тухлые гроши вам гарантировано.

Однако с некоторых пор Toп—10 паршивых работ для меня безоговорочно возглавляет…

Человек, Показывающий Палкой Влево!