Читаем Дело № 179888 полностью

Прибывший этап загнали в огромные палатки, которые мы видели из вагона. Под их брезентом было не теплее, чем на улице, и стоял густой мозглый туман от дыхания сотен людей. Вошел кто-то невидимый в тумане и тем же сухим, трескучим говорком начал перекличку. Я услышал вскоре свою фамилию. Голос из тумана крикнул:

— Запомни номер твоего лагерного личного дела! Сто семьдесят девять восемьсот восемьдесят восемь!

„Сто семьдесят девять тысяч! — вздрогнул я. — До меня в лагерь привезли сто семьдесят девять тысяч и еще сколько-то сотен. В один Тайшетский лагерь!“.

Но раздумывать мне не позволил тот же голос:

— Повтори номер! Отвечай громко, четко, бодро, весело!

И я выкрикнул свой номер, громко и четко, как полагалось.

Это было в декабре 1937 года. А потом он, мой номер, долгие годы тащился за мной всюду, как ядро на ноге былого каторжника. Он напоминал о себе на каждом шагу. Если я обращался к начальству лагеря с заявлением, жалобой или сдавал в производственную часть бригадирский рабочий рапорт, всюду я обязан был поставить свой номер. Если я получал в вещкаптерке ватные штаны, рукавицы или портянки, вместе с подписью на ордере я должен был поставить номер личного дела. На посылаемом письме (переписку разрешили нам не скоро) поставить только номер, а не фамилию, иначе письмо не будет отправлено. И какими глазами смотрели наши близкие на это каторжное клеймо, выведенное на внутренней стороне конверта! В бараке, на нарах-вагонке был выведен химическим карандашом мой номер, хлеб я получу, только назвав свой номер, получаешь талоны на горячее питание — снова, как молитву, произноси свой номер. На работе, в тайге, беспокойный конвоир без конца делает проверки-переклички, и я за день десять раз назову свой личный номер. Если я умру, его напишут у меня на подошве или привяжут к лодыжке бирку с моим номером, а на моей могиле поставят кол с прибитой к нему дощечкой, а на ней ни имени, ни фамилии, а только мой лагерный номер, И во сне, и наяву, и на работе, и при еде, и в жизни, и в смерти всюду он со мной, мой номер личного дела — 179888!

Караганда, 1963–1964 гг.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература