Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя

Местом моей дислокации было здание прокуратуры города. С первых дней мне представили одного из руководителей следствия в области, русского парня. Произвел он очень благоприятное впечатление, и я с удовольствием работал с ним, пока не выяснилось, что он не просто любит выпить, а пить не умеет, превращаясь в состоянии сильного алкогольного опьянения в агрессора или клоуна. Вскоре я смог убедиться в этом. В кабинет зашел один из следователей бригады и взволнованным голосом сообщил, что мне нужно спуститься на первый этаж и посмотреть, что происходит в одном из кабинетов с нашим коллегой. Сцена была безобразной. На стульях полукругом сидели, прихлопывая в ладоши, работники милиции и прокуратуры, киргизы. В центре, едва удерживаясь на ногах, отплясывал барыню руководитель следствия в области. За него было стыдно, за издевательство местных пинкертонов обидно.

Обстановка в городе продолжала оставаться крайне напряженной, поэтому все ходили с личным оружием, здание, где мы работали, охранялось. Охрана состояла из киргизской милиции. Примерно через месяц ко мне зашел местный русский следователь, свободно владеющий киргизским языком, и рассказал, что совершенно случайно подслушал разговор «охранников». Они с подачи своих начальников были крайне обеспокоены тем, что мы активно ведем следствие в отношении работников милиции, и обоснованно опасались, что вскоре могут начаться их аресты, всерьез обсуждали, как воспрепятствовать этому. Решили, что самое лучшее – перебить нас и сжечь здание прокуратуры со всеми материалами уголовных дел.

В Оше в это время находился председатель КГБ республики, к которому я поехал и поставил в известность об опасности, которая может угрожать мне и подчиненным. Реакции никакой. Со снисходительной восточной улыбкой он сказал: «Зачем так сгущать краски?» Надо отдать должное – кое-какие «меры» принял. Охрану из здания прокуратуры сняли вообще. Пришлось поехать на склад вещественных доказательств и забрать все изъятое по делу оружие (автоматы, пистолеты, боеприпасы). До зубов вооружиться самому и так же вооружить следователей, организовать боевые дежурства.

Через несколько дней после этого я уехал на совещание в прокуратуру области, а когда вернулся, то увидел мирно посапывающего на лавочке с подложенными под голову кроссовками человека. Что-то знакомое было в его фигуре, и я растолкал спящего. Удивление мое было безмерно. Передо мной сидел во всей красе собственный корреспондент «Литературной газеты» Юрий Рост. Мы расцеловались, и Юра с удивлением заговорил, что ничего не может понять. По городу бродят группками обозленные люди. На улицах – БМП, десантники, а у штаба следственной группы такая идиллия. У меня в кабинете работает на компьютере специалист-программист, к которому он прошел беспрепятственно и получил информацию о том, где в данный момент нахожусь я. На улице мирно пощипывают травку бараны.

Через пару часов общения Юра пребывал в полной растерянности, когда перед ним положили пачку фотографий – загруженных в кузовы машин убитых детей, его глаза повлажнели, и он долго не мог прийти в себя.

5 августа в «Литературной газете» под рубрикой «Горячая полоса» был опубликован очерк Юрия Роста «Колокол по тем, кто пока еще жив». Зловещее предзнаменование.

«…В Ошской области у меня нет ни родных, ни знакомых, – писал Рост. – Правильно, читатель. Не тебя травили газами, не твой дом жгли, и не твою пятилетнюю дочь насиловали, и сжигали заживо не тебя. Так что не по тебе звонит колокол. Пока!

…Самих следователей никто не охраняет, хотя угроз достаточно. В районах и областном центре, несмотря на обещание о помощи, – тихий саботаж. На милицию вообще особенно рассчитывать нельзя, на партийное руководство – тоже… События в Ошской области, мощностью в десятки сумгаитов, а жестокостью превосходящие все, что нам известно даже по литературе, пришлись на время съезда партии, но там не нашлось времени, чтобы обсудить эту человеческую катастрофу. Да, события в Ошской области не знают аналога. А понятно ли вам, что стоит за этой формулировкой? Объясняю: это люди, которым перерезали горло и выпускали кровь (как это делают, когда режут овец), а затем бросали на дороге на поругание или скидывали в воду, это – убитые, а потом сожженные дотла, это – отрезанные носы, уши, выколотые глаза, это – обугленная человеческая голова на шесте, это – зверски изнасилованные десятки женщин, убитые потом, это – изнасилованные и убитые девочки. Убитые дети, много детей – от тех, кто еще в утробе, от новорожденных до подростков… И убитые старики…

За людьми охотились организованно. Задействовали грузовые машины, автобусы. Подогретые спиртным и наркотиками молодчики повязывали на головы красные повязки и убивали – убивали беззащитных местных жителей, особенно в районном центре Узгене. Из окон домов люди с ужасом наблюдали, как работники милиции в форме, на помощь которых они так рассчитывали, сами занимались организацией погромов и направляли по конкретным адресам распоясавшихся боевиков…