Дело о Бабе-яге

— Слушаю и повинуюсь, Хозяин. — прошелестел тихий голос.

— Скажи, милая, кто ты? — ласково вопросил учитель.

— Я — Ядвига фон Зиммельдорф.

— Отчего ты умерла?

— Мой муж отравил меня.

Наставник повернулся назад, и многозначительно приподняв бровь, прокомментировал, обращаясь к Цаппелю:

— Это усложняет дело, уважаемый. Мертвые не любят разговаривать со своими убийцами… Отчего вы упустили эту маленькую, но столь важную деталь, когда поручали мне встретиться с вашей супругой?

— Это навет! — взвизгнул Цаппель. — Она умерла от сердечной недостаточности, у меня и заключение доктора имеется!

— Мертвые не лгут, господин хороший. — покачал головой Лумумба. — Им это просто незачем, ибо отринули оне суетность мира сего. Впрочем, сейчас это не важно. — он вновь развернулся к зомби. — Заседание продолжается!

И только сейчас я ощутил дикую, почти невыносимую боль в руке. Оказывается, Маша впилась в мою многострадальную конечность не только ногтями, но и зубами — не иначе для того, чтобы не кричать: перед ритуалом наставник строго настрого запретил издавать любые звуки, не относящиеся к делу. Просунув меж её зубов палец, я кое-как разжал девичьи челюсти, и еле успел этот палец спасти — Маша, совсем, как щелкунчик, с хрустом захлопнула рот. Она тряслась, как заячий хвост, а лицо блестело от липкого, холодного пота.

Тихо обругав себя дубиной, я обнял её обеими руками, и, отворотив от страстей, творящихся на кладбище, прижал к себе. Вот так, без предупреждения, без подготовки, увидеть Навь… Если она не станет потом заикаться и отказываться спать в темноте, я сильно зауважаю пигалицу! А Лумумба тоже хорош — не предупредил. Хотя… Всё-таки я сам виноват. Надо же думать: как бы еще Цаппель смог увидеться с покойницей? Мог бы подумать и предупредить, чего ждать.

Разговор Лумумбы с умертвием тем временем продолжался.

— Скажи, милая, — вопрошал ласково учитель, — это ты вывезла золото? — Цаппель при этом протестующе заверещал, ведь он думал, мы про золото знать ничего не знаем. — наставник отверг его властным мановением руки.

— Я вывезла. И спрятала.

— А куда, позволь узнать?

Старуху затрясло и перекорежило.

— Не скажу! — наконец прошипела она. Большой личной силы была женщина: сопротивляться прямому приказу унгана зомби не способны. — Не скажу! — стенала она, качаясь, как былинка на ветру, и заламывая руки. — Не отдам!

— Отчего же, сударыня? Вам оно, как мертвой, без надобности… — увещевал старуху Лумумба, делая в воздухе руками пассы.

— Давит, давит, не дает мне покоя! — выла старуха, напомнив мне тут же давешних призраков. — Держит меня у Завесы, не отпускает… Золото! Золото! Не отдам! Моё! — она повалилась на землю и стала проворно закапываться.

— Стоять! — взревел Лумумба. Старуха перестала копать. — Предлагаю сделку: скажи, где золото, и я отпущу тебя! Я дам тебе покой!

— Покой… — с тоской проскрежетала покойница. — Нет мне покоя, пока убийца мой ходит по земле… Нет мне покоя! — тонкие руки со страшными ногтями потянулись к мужу.

— Однако! — наставник вновь развернулся к Цаппелю. — Высокие, как я погляжу, у вас отношения. — градоначальник с посиневшим лицом только хватал воздух, как рыба, и слабо отмахивался. — Стоило бы вас убить, чтобы бедняжка упокоилась… — продолжил безжалостно Лумумба. — Ну да ладно, всё в свой срок. Встретитесь еще. — унган нехорошо хохотнул.

— А ну, милая, сейчас забудь всё, кроме того, где лежит золото! — и Лумумба легонько тюкнул старуху агогоном по голове.

Та перестала выть, расслабилась и вытянулась. А потом заговорила. Бормотала она минут пять, я не сильно прислушивался. Маша угрелась у меня на груди, и только сопела, тихо-тихо… А я гладил её по волосам.

Договорив, покойница замерла. Лумумба вновь воздел руки и прокричал призыв. С неба упал огненный столб, грянулся оземь, и вдруг, прямо рядом с нами, из воздуха соткался скелет. Одет он был в черный с иголочки фрак, повязанный красным кушаком, на брюках же светились белые щегольские лампасы. Ноги скелета были обуты в остроносые лакированные туфли, а на голом, желтоватом черепе поблескивал шелковый цилиндр. Оглядевшись, и кивнув Лумумбе, как равному, барон Суббота подошел к мертвой женщине и поклонился так, будто приглашал на танец. Затем, сложив руку кренделем, предложил ей. Покойница, вдруг необыкновенно помолодев и став жгучей брюнеткой, улыбнулась и руку барона приняла. Суббота взмахнул тростью, и перед парой выложилась дорога из желтых золотых кирпичей. Они ступили на неё и растаяли.

Лумумба, взмахнув агогоном, задернул завесу. Все выдохнули.

Я огляделся: оказалось, охранников Цаппеля и след простыл, а сам градоначальник сидел на земле, привалившись к могильному камню и разбросав ноги. Вид у него был совершенно отсутствующий.

Лумумба, заботливо попрыгав на могилке, разрушил ногой соляной круг и вышел.

— А вы молодец. — бросил он Цаппелю, раскуривая трубку. — Многим на вашем месте приходилось срочно искать чистое исподнее.

Градоначальник только бессильно махнул рукой. Об убийственных планах по поводу наших персон он и думать забыл.