Дело о Бабе-яге

Во время спора меня тянули в разные стороны — видимо, две различные группировки. Сильно пахло перегаром: участники самовольного судилища все, как один, были навеселе. Я пытался разглядеть Машу, но вокруг топтался целый лес ног — в воняющих смальцем сапогах, в тяжелых рабочих ботинках, в обычных городских туфлях… И эта разнообразная обувь то и дело пинала меня по всем местам. Бока отзывались трескучей болью, из носу текла вьюшка, не давая нормально вздохнуть, запястья резало — к ним примотали по крепкой тонкой веревке. Стало страшно: а ну, кому-то придет в голову не тащить меня на площадь, а привязать к двум разным телегам и дать лошадям хлыста.

И всё время мерещился где-то рядом знакомый пес…

От-тставить самосуд! — вдруг рявкнуло сбоку начальственным голосом, и я немного расслабился.

— О, б… Полицай нарисовался, фиг сотрешь. — и, совсем другим голосом: — Да никакого самосуда, вашбродие! Разрешите доложить: накрыли банду магов. Тех, что винзавод спалили.

— И гостиницу.

— По стратегическим объектам целились. На самое дорогое, ироды, покусились…

— Вздернуть его, и вся недолга!

— Мы ж только помочь, вашбродие! Со всем нашим усердием…

— Прально! Чего вам, господам, перчатки белые марать? Уж мы сами управимся, по-простому. Мы с магами разбираться привычные. — я почувствовал пинок по почке. Судя по ощущениям, сапог был подкован.

— Я сказал, отставить.

— У деда Федора двое сыновей под Перебеевкой сгинули.

— Это где имперские штурмовики?

— Ну… А у Миронихи внука динозавр затоптал. Так и не оклемался мальчонка.

— Брата! За брата отомстить! Мажья погань… зубами бы грыз, да тошнит.

— Градоначальника-то, градоначальника — тоже они грохнули, сердешного. Про клад ихнего благородия узнали…

— А вот мы его сейчас и спросим, где тот клад…

— Прально! И мага того помните? Живчика… Тоже они. Чтоб конкуренции не было.

— Отомстим за мага!

— Сил наших больше нет беспредел терпеть, вашбродие! Вы уж тут, в стороночке, постойте, пока мы мажонка вешать станем. Уж вы не сомневайтесь, управимся в лучшем виде…

— Вина преступника должна быть доказана, и только тогда он будет осужден по всей строгости закона.

— Да и где он, ваш закон? Цаппеля убили, Шаробайка сбег… А маги, вашбродие, не в вашей ком-пен-тен-ции. Так что идите себе, убивцев ловите. А тут мы как-нибудь сами…

— Данные действия я приравниваю к бунту. Если не разойдетесь… Я буду стрелять. Послышался громкий щелчок железа о железо.

Народ замолчал, переваривая угрозу. Потом раздался робкий голос:

— Че, правда штоль? За мага вонючего, по своим?

— Как представитель закона, я не имею права попустительствовать произволу. Если для сохранения порядка нужно будет применить силу — за мной не заррржавеет. И вы это знаете.

— Но он же — маг! Преступник…

— Разберемся.

— Разберешься, говоришь?

Поборники справедливости, видать, подостыли и теперь искали способ сохранить лицо.

— Даю слово. ВСЕ виновные будут наказаны.

Последовала еще одна пауза, наполненная сопением, хмыканьем и шарканьем ног. Затем более-менее трезвый голос подвел итог:

— Ну чо, ладно тогда, мужики? Пускай всё по закону.

— Отпускать его, чтоль? А вдруг побегит?

— Не побегит. Вишь, еле дышит. — меня вновь потыкали в брюхо носком сапога, я прикинулся ветошью. — Бока-то мы ему знатно намяли.

Меня раскачали и закинули обратно на телегу. Развязывать не стали.

— А с девкой-то что делать? — я навострил уши: была надежда, что Маше удалось бежать…

— Разберемся. Так что тоже грузите. — непререкаемым тоном приказал Штык.

— Тут её того… огрели малость сильно. Так что деваха без памяти. Почти наверняка без памяти… Может, даже дышит.

Я попытался разлепить стремительно заплывающий глаз и увидел кусочек бледной щеки, прикрытый копной кудрявых волос. С виска стекала тонкая струйка крови…

Захлестнула ярость. Как они могли? Среди толпы, судя по комментариям, было и несколько охотников, вернувшихся из того злополучного рейда на штурмовиков. И ни один не подумал заступиться…

Задергавшись и замычав, я попытался освободиться. Не люди, звери… Ладно, напинать связанного мужика — от меня не сильно убудет. Но девчонку? За то, что видели её рядом с магом?

Завеса открылась сама, будто только того и ждала. Навь предстала во всей красе: Полыхнуло северное сияние призраков, засветились гнилушки пропащих душ, замигали светлячки невинноубиенных…

Я потянулся в неё всем своим существом, всеми оставшимися силами. Почувствовал, как ослабевает давление веревок на запястьях, как лёгкие сами набирают воздух, чтобы выдохнуть заклинание, и… Где-то в позвоночнике зародилась волна боли. Огнем пробежав по синапсам, она добралась до черепа и расплескалась под сводом, ослепляя, оглушая, и наконец, милосердно лишая сознания.

Ну, всё. Конец. — пришла последняя мысль. — Спылился.

— Ваня?

— М-м-м…

— Вань, просыпайся, обед стынет.

— Что? Где обед?

Сев, я с размаху вписался лбом во что-то очень твердое. Показалось, что череп раскололся, как грецкий орех, и распухшие мозги выплеснулись наружу.

— М-мать святая богородица…

— Не ори. Охранники услышат.