Дело о Бермудском треугольнике

— Конечно. Любимая песня мамы, — грустно сказал хозяин. — Ее Акталь разучила на индейском кури-сава. Это вроде флейты…

«Вот откуда та ночная музыка!» — подумала Нина.

— И еще знаю песню «Як умру, то поховайте»… И украиньску мову розумию…

Питер произнес несколько фраз на украинском языке. Все заулыбались, странно было слышать эту речь при таких обстоятельствах.

— Не поверят, — убежденно сказал Виктор Васильевич и закрутил головой, — ни за что не поверят…

— Кто не поверит? — спросил Хуан Мигуэл. — И во что?

— В Челябинске всему этому не поверят…

Дубинин обвел рукою вокруг. Все рассмеялись.

— Немудрено, — сказал Леденев. — Придется вам, Виктор Васильевич, выбрать слушателей с тренированным воображением. Ну, скажем, таких, как все мы сейчас…

— А фамилия наша была — Сухорук, — продолжал Питер. — Это потом дед перевел ее на английский лад, иначе не шел у него бизнес с такой фамилией, странной для американского слуха[11].

— Значит, зовут вас по-нашему Петро Сухорук? — спросила Нина Власова.

— It is right, гарна девчина! I want to sing and dance:[12] «Гоп, кума, не журыся, туда-сюда поверныся!»

И на глазах изумленных гостей и еще более ошеломленных женщин, они никогда не видели, как он пляшет, Петро Сухорук-Драйхэнд вскочил из-за стола и лихо прошелся вприсядку.

Глава шестнадцатая

— Почему вы так грустны, Иван Михайлович? — спросила Нина.

Хуан Мигуэл отвернулся от моря, на которое глядел задумавшись, улыбнулся и покачал головой.

— Где вы были сейчас?

— На своем траулере, сеньора Нина. И знаете…

Де ла Гарсиа замялся.

— Не зовите меня так длинно, ладно? Иван Михайлович… В России я называл по имени и отчеству своих учителей и наставников. В применении ко мне это звучит слишком официально.

— А мне казалось, что когда я обращаюсь к вам с таким русским именем, тогда исчезает Атлантика, разделяющая наши страны, — задумчиво проговорила Нина. — Видите, как бывает… Мы хотели одного и того же, а получалось…

— Вы не сердитесь, — попросил капитан. — И зовите меня просто Ваней. Так звали меня русские ребята в училище.

— Договорились, — сказала Нина. — Может быть, и на «ты» перейдем?

— Без брудершафта? — лукаво улыбнулся де ла Гарсиа.

— К чему эти условности, капитан?

— Ваня, сеньора Нина, только Ваня!

Они сидели на теплом камне, где берег начинал круто вздыматься над бухтой, приютившей американского украинца и шестерых женщин из средневековья. «Святой Патрик» был снят с мели и стоял на якоре рядом с «Паломой». С того места, где сидели Нина и Хуан Мигуэл, хорошо были видны оба судна. Палубу корвета очистили от рухнувших снастей, и теперь дон Кристобаль с Эбом Трумэном и Дубининым тщательно осматривали островной лес в поисках подходящих для мачт деревьев.

Мимо прошел Джон Полански. Он нес плотницкие инструменты в деревню Драйхэнда-Сухорука. Там поутру решено было начать строительство большой хижины под школу.

Джон помахал Нине и де ла Гарсиа свободной рукой и скрылся в мангровых зарослях, оттуда донеслась его бравая и задорная песня: «Мы заплатим Хиллю за его старую продырявленную соломенную шляпу…»

— Молодец Джонни, никогда не унывает, — заметил капитан. — Будто ничего с ним не приключилось… Он славный парень, хотя и янки.

— Ну, зачем ты так о нем? Джон Полански — поляк. Какой он янки? Добрый, славный парень…

— Ты права, Нина. Он напоминает мне ребят, с которыми я учился в мореходке. Только вот мне кажется порою, что все это скоро кончится, сеньора Нина. Потому мне и грустно…

— Не понимаю, — растерянно проговорила молодая женщина.

— Необычайные обстоятельства свели нас вместе, — сказал Хуан Мигуэл. — И потому я счастлив… Когда обстоятельства эти исчезнут, все сложится по-другому. Я снова уйду в море, а ты…

— А я останусь в Гаване лечить больных. И ждать возвращения твоего траулера с промысла.

— Меня или траулер?

Нина рассмеялась.

— Мне доводилось читать, что капитаны не отделяют себя от своих кораблей. Они так и говорят: «Я вышел из порта», «Я лег на курс», «Я миновал пролив…»

— Но «мы сели на камни», — с улыбкой подхватил де ла Гарсиа.

— С вами, то есть с тобой, этого не случится, Ваня…

Капитан ничего не ответил, глубоко вздохнул. Наступило молчание.

— В старину у кубинских рыбаков была такая молитва, — заговорил де ла Гарсиа, — с ней обращались они к богу: «О, господи, пожалуйста, не забывай о том, что мое судно такое маленькое, а море такое необъятное!»

— Я научусь молиться, Иван… Буду просить у океана и спокойной погоды, и богатых уловов. Пусть всегда остается у твоего корабля три фута воды под килем, а матросы не устают спускать и поднимать трал.