Дело о Чертовом зеркале

Он прыгал до тех пор, пока совершенно не выдохся, а потом вдруг замер. За спиной явно зашуршали камешки, осыпаясь с самого верха каменного склона. Иван резко повернулся, и у него перехватило дыхание. Прямо перед ним стояла огромная фигура. Иван даже не успел шевельнуться, как фигура что-то сделала, отчего факел моментально погас, правда, только у Ивана в голове, и Гусев рухнул на каменный пол.

Глава вторая

Утро отъезда выдалось хмурым. Моросил мелкий дождь, небо было серым, отчего на душе становилось как-то зябко и бесприютно. Когда Родин, беспрестанно зевая и поеживаясь, вышел на платформу, там его уже ждали Торопков и Смородинов. Сыщик выглядел так, будто и не ложился: сна ни в одном глазу, лицо свежее, выправка боевая. Профессор же заметно нервничал и все время теребил ручку старенького кожаного саквояжа.

Кроме сыщика и профессора на станции почти никого не было, только сидело на чемоданах и коробках большое семейство, перебирал свои тюки пожилой усатый коммивояжер, вышагивал взад-вперед отставной военный и смирно сидел на скамейке под большими часами мулла в чалме.

– Доброе утро, Георгий Иванович, – улыбнулся Торопков, протягивая Родину жилистую руку. – Поедем с комфортом, первым классом. В трех смежных купе.

Поезд Москва – Симферополь прибыл почти без опозданий и стоял на станции Александровского вокзала ровно семь минут – вполне достаточно, чтобы, не торопясь, занять свои места в купе. Профессору досталось купе отдельное, смежное с купе какого-то офицера, купе Родина и Торопкова были совмещенные. Поезд был полупустой: в мае в Крыму еще холодно, это к августу народу будет полно.

Вскоре Смородинов оттаял: сказывалась радость оттого, что его взяли на столь ответственное дело, он сильно суетился и всю дорогу почти не закрывал рта. Поскольку ехать было долго – трое суток с небольшим, Торопков и Родин сидели в купе сыщика, пили чай и вполуха слушали истории профессора, которые тот рассказывать любил и умел, за что старика обожали студенты.

– За что я люблю Крым? – начал Смородинов, вдруг волшебным образом преображаясь в какого-то средневекого ритора или древнего оратора. Голос его зазвучал как у чародея: то сильно и властно, то загадочно и грозно, то таинственно и двусмысленно. – За что Крым любят большинство профессиональных историков? Да за то, что на этом крошечном клочке земли причудливо сплелось множество мировых культур, народов, государств и целых цивилизаций. Это Восток и Запад, история греков и Золотой Орды, татар и запорожцев, первые церкви и мечети. Это легенда, это сказка! Если бы я умел петь, то спел бы вам песню Крыма, – песню, записанную нотами пещерных городов на нотном стане средневековых замков и крепостей, со скрипичным ключом дворцов, сохранившихся и поныне. Если бы я был актером, то сыграл бы вам величественную драму о силе человеческого духа среди неистовых декораций великой природы: синего моря, слитого с небом, подоблачной стены скал, игрушечных деревенек, которые словно уронил кто-то в хаос утесов и зелени. Но, увы, я всего лишь историк и посему расскажу вам о Крыме лишь сухим и скучным языком давно свершившхся фактов. Человек поселился здесь еще с незапамятных времен – около ста тысяч лет назад. Некоторые из археологических находок, как, например, погребение неандертальского человека в пещере Киик-Коба, относятся к древнейшим в Европе. В калейдоскопе истории древних киммерийцев сменили скифы, а их сменили тавры, давшие название горной и прибрежной части Крыма – Таврика, Таврия, Таврида.

– Таврическая губерния, – добавил Торопков.

Профессор кивнул и продолжал: