Дело о физруке-привидении

— Не катит, — Кахновский увлекся и продолжал на ходу, — он или незашуганный, или не переоденется.

— Вот тут ты не прав. Он гуляет себе одиноко, в простынке, ручки потирает, уверен, что не вычислит никто. Во мраке ночи. И слава есть, и не перед кем комплексовать.

— Еще раз и по-русски.

— И еще у него должно быть чувство юмора, — ныряя в вырывающийся из предбанника пар, договорил Макс.

3.

— Знаешь, о чем я мечтаю? — глядя на небо, сказал Даник. — Связать ее и запереть в подвал, пока не закончим следствие.

Максим прекрасно понял, о ком он говорит. И в чем-то даже разделял кровожадные дружеские планы. Но постарался сохранить объективность.

— М-м… — произнес он дипломатично.

— Она все портит. Она нас ставит на уши. Она не дает подумать спокойно. Она его спугнет и вляпается, и ее… он ее… она его… то есть, наоборот… — Даник в раздерганных чувствах шмякнулся на землю.

— Как ты относишься к макаронам быстрого реагирования?

— Чего?

— Ну, давай поедим сперва, — сказал Максим. — Я не могу голодный думать.

Пока Даник продолжал сидеть, безнадежно опустив руки и воображая, каким пыткам подвергнет Катьку за все ейные подвиги, Максим успел выпросить в кухне кипяточку, принес миску, две ложки и упаковку с вермишелью. Разорвал, и плюхнул вермишель в кипяток.

— Ты что! — заорал Даник, ложкой вылавливая пакетики со специями. А они еще и не давались.

— А-а, — пробормотал Симрик, — задумался. Как нейтрализовать Катьку.

— И как? — спросил Даник без надежды.

— Ты должен с ней помириться. Пока она не натворила чего. Ведь натворит, — намекнул Максим с угрозой.

Даник выронил ложку. Пакетики опять очутились в кипятке.

— Ни за что!

Максим взял вторую ложку, докончил акцию спасения и высыпал специи в разбухающую вермишель.

— Если ты из-за меня, то я на нее не обиделся.

Даник прямо вытаращился на него.

— Ну, пошутила неудачно. На, ешь.

— Она со мной говорить не захочет. Пока бандита не поймает. И после, — Даник поковырял ложкой вермишель. — Горячо.

— Тогда мы должны ее заставить.

— Как? (Симрику показалось, что друг сейчас уронит в миску скупую мужскую слезу).

— Ты должен совершить подвиг. Ну, спасти ее из горящего дома, — он вспомнил их подвиг с огнетушителем и подавился вермишелью. От смеха. Даник, погруженный в меланхолию, к счастью, этого не понял. Ну, что от смеха. А Максим поскорее состроил каменную физиономию.

— Или выиграй Валькирин турнир. К ней Рома пристает. Может, и сделает. Кира — турнир. Тебя там увенчают…

— И Катька рухнет к ногам победителя? — Данила горестно облизал ложку. — Она скорей сама его выиграет.

— Да-а, — Максим поскреб черенком ложки темя. — Тогда подвиг должна совершить она. Мы выходим на преступника, он хватает тебя и бросает в подземелье, а она спасает. А я ей, так и быть, подскажу, где ты сидишь.

Он осторожно взглянул на Даника, не зная, как тот отреагирует на свежую мысль. Вдруг в драку кинется? А Даник… а Даник сиял! Он светился, как вместе взятые лагерные фонари, как полная луна на дорожке с привидением.

— Ты! Ты самый лучший психолог на свете! — заорал он. Симрик понял, что настало время уклоняться от братских поцелуев.

— А еще, — вещал он, — еще я могу переодеться в привидение. Она подумает, что преступник — это я, станет за мной следить и не попадется настоящему. А тут я на тебя нападу и заволоку, а она тебя спасет!

От благодарного друга на всякий случай пришлось спасаться бегством.

После того, как они выбрали из спорыша слегка испачканную вермишель, после того, как Максим потосковал над пропажей бульона, сыщики стали вырабатывать детали операции. Техническими подробностями их снабдила Кира. Даже выспрашивать ничего не пришлось, просто повернуть в нужном направлении общий разговор.

— У меня за спиной тринадцать лет лагерей.

Звучало это так, словно она провела на Колыме или под Магаданом лучшие годы жизни. Молоденькие воспитательницы шугались. А проникнувшись, начинали истерически хихикать.