— Кроме того, что я по причинам, касающимся только меня, не пользуюсь своим полным именем, что еще, ради Бога, я, по-вашему, совершил? — возразил Чепмен, чувствуя себя явно неловко. — Хотелось бы знать, доктор Фелл, неужели вы и двое офицеров подняли меня среди ночи в данунской гостинице только ради того, чтобы задать пару идиотских вопросов о правилах страхования? Но оставим это. Я повторяю: ради Бога, что, по-вашему, я сделал?
— Помогли Энгусу Кемпбеллу спланировать самоубийство, — произнес Фелл, — пытались убить Колина Кемпбелла и убили Алека Форбса.
Кровь отлила от лица Чепмена.
— Смешно. Я даже не знал Форбса.
— И никогда не бывали возле его дома на берегу Коу?
— Никогда.
Доктор Фелл опустил веки.
— В таком случае вы, вероятно, не рассердитесь, если я расскажу, как, по-моему мнению, все происходило. Как вы сами рассказывали, Энгус, заключая свою последнюю страховку; посетил вашу контору в Глазго. Я убежден, что он видел вас и раньше. Он заявил, что вы сын его младшего брата, вы, вероятно, отрицали, но в конце концов вынуждены были это признать. Этим Энгус, естественно, делал свой план втрое надежнее. Энгус никогда не полагался на случай. Он знал вашего отца как прожженного пройдоху и достаточно хорошо разбирался в людях, чтобы понять, что яблочко недалеко упало от яблони. И когда он заключал эту последнюю, дополнительную страховку, которая была, пожалуй, лишь предлогом для встречи с вами, он подробно объяснил, что ему нужно. Энгус был уверен, что страховое общество поручит вам расследование подозрительного случая. Если бы что-нибудь пошло не так, вы были бы на месте и уладили все. У вас имелось достаточно оснований помочь Энгусу, ведь он объяснил, как это поможет семье. После смерти Энгуса лишь шестидесятипятилетний Колин стоял бы между наследством почти в восемнадцать тысяч фунтов и вашим отцом, то есть в конечном счете вами. Энгус мог сослаться на семейную солидарность, которая для него была свята. Для вас, мистер Чепмен Кемпбелл, она святой не была. Однако вы сразу поняли, что можете изжарить на этом огне и свое собственное жаркое: если умрет Энгус, а потом и Колин…
Доктор Фелл умолк.
— Как видите, — добавил он, обращаясь к остальным, — попытка убить Колина делает очень правдоподобным то, что преступником является наш друг. Вы помните, что как раз мистер Чепмен натолкнул Колина на мысль спать в башне?
В комнате было жарко, на лбу Чепмена выступил пот.
— Вспомните две беседы. Одна из них происходила в понедельник вечером в башне, я знаю о ней только с чужих слов. Вторая — здесь во вторник, и я присутствовал при ней. Кто первый произнес слово «сверхъестественное»? Слово, всегда действовавшее на Колина, как красная тряпка на быка? Если не забыли, это был мистер Чепмен. В понедельник в башне он навел разговор на эту тему, хотя до этого никому и в голову не приходило ничего подобного. Колин поклялся, что здесь нет никаких привидений, и, следовательно, наш гениальный друг должен был подыскать ему хотя бы одно. На днях я спрашивал, в чем смысл фокуса с привидением в окне башни? Ответ прост: это должно было стать для Колина последним толчком. Устроить маскарад было нетрудно. Башня стоит особняком, и через дверь со двора может войти и выйти каждый, даже если он не живет в доме. Дверь обычно отперта, а если нет — простой висячий замок не представляет трудностей. Шотландский плед, шапка, немного воску и краски — и перед мистером Флемингом появилось привидение. Не окажись там Флеминга, подошел бы любой другой.
— А потом? В среду утром у мистера Чепмена все было готово. История с привидением распространилась с быстротой молнии. Чепмен приехал сюда и чуть не довел до исступления бедного Колина намеками на привидения. От какого замечания пришел в ярость Колин? На что он ответил: «Это уж слишком»? После чего поклялся, что будет спать в башне? После лукавого, коварного замечания мистера Чепмена о том, что «это странный край и странный дом, и, скажу честно, я бы не хотел провести ночь в той комнате».