— Это… символ, — задумчиво сказал Антон Макарович, проследив за моим взглядом и взяв кулон в пальцы. — Единство родов моего отца и матери. На гербе моей мамы – колючий утесник, а снег – это от отца. Мы, вендиго, всегда носим что-нибудь, символизирующее снег и холод.
— Надо же! — радостно воскликнула я. — А у меня тоже… вот!
Выудила снеговика из-под свитера. Застеснялась – уж очень он был облупленный, да и петельку Милли уже не раз чинил.
— Он у меня с детства. Заговоренный против… ну… всяких… Сама-то я холод не люблю, хотя… смотря какой… — я окончательно стушевалась: Антон Макарович смотрел на мой кулон с непонятным выражением.
Мы стояли и глядели друг на друга в неловкой тишине. Олевский кашлянул и сказал:
— Приступим.
Я впервые участвовала в полевом, не учебном реконструировании. Все оказалось сложнее, чем в теории.
Антон Макарович оживлял... тени, сначала наугад, из коротких векторов тут и там, потом по гаснущим отблескам. Комната наполнялась золотистыми силуэтами: агенты службы защиты от паранормального, люди из Управления, я, Вележ, Райяр, Олевский – все те, кто был в тот день в бунгало. Даже тень «злых костей» мелькнула – негатив на светлом. Но не Козински и не тот, второй. Словно их стерли. Чем глубже вторгался Олевский, тем размытее становились контуры, тем сложнее вектора.
— Мне понадобится подпитка, — сказал Антон Макарович, присаживаясь на одно колено возле особенно мутного отпечатка. — Сможете влить коловрат здесь и вон там, на большом узле?
Я с радостью поделилась энергией. Стало легче терпеть давление коловрата. Но какое же оно сложное, это реконструирование: узлы, вектора разной глубины, соединительные элементы. Одна ошибка – и вся с трудом вычерченная картина превращается в рисунок шизофреника! Смогу ли я всему этому научиться?
— Я передумал потому, — словно услышав мои мысли, сказал Антон Макарович, продолжая неоконченный разговор в машине, — что вы очень талантливый медиум и сильная магисса. В Академии вам подходит именно факультет Криминалистики. Да-да, я не пропустил ни одного слова из мнения Ленни, вернее, его дифирамбов. Вы настойчивы, смелы, изобретательны и… великодушны, но…
— …неблагоразумна? — усмехнулась я.
Я тоже иногда могу читать мысли.
— … слишком полагаетесь на интуицию. Интуиция без твердых знаний – это оружие без предохранителя.
— Мой коловрат… — начала я. Если уж признаваться, то во всем.
— Иван Дмитриевич мне рассказывал… в общих чертах. Еще годик-другой оттачивания техники грамотного слива, и никто уже не сможет отслеживать вашу аномалию, Лучезара, а на рынке магических услуг такого специалиста оторвут с руками, — Антон Макарович встал, отряхнул брюки, вздохнул и устало сказал: — Хватит. Это бесполезно.
… — Он хорош, — пробормотал Антон Макарович в машине. — Слишком хорош, чтобы быть магом-человеком. Однако маги с кровью Других Рас всегда оставляют следы, действуют согласно своей специализации, а этот… Словно он одновременно создающий холод и ледяной стазис вендиго, легко управляющийся с нечистью и посмертиями фавн или стирающий следы сильвин.
— Это всё расы, ведущие свое происхождение из Темных Лесов Древних? — уточнила я.
— Да. В нашем мире Темные Леса сохранились лишь в Высокогорье и Новом Свете, за Великими Озерами… Возможен ли человек, соединивший в себе кровь нескольких сильных рас?
— Но Юэль сказала, что память рода из его крови стерта, — я тряхнула головой, сосредоточившись на воспоминаниях о разговоре с беловолосой фейри.
— А кое-кто другой сказал, что его силы дареные, — вендиго прищурился, размышляя и глядя на освещенную фарами дорогу. — А что если это действительно не кровь, а всего лишь способности нескольких рас сразу? Подаренные или… взятые взаймы. Кем? Кто на такое способен? Есть над чем поломать голову. Теперь вся надежда на вашего Ждана. Лучезара, вы голодны?
Вместо меня ответил мой живот. Я прижала к нему руку, но бурчание лишь усилилось. Кадавр под капотом тихо рассмеялся.
— Заедем в агентство, — решительно сказал Олевский. — Закажу что-нибудь из маньчжурской кухни. Лучезара, вы любите маньчжурскую кухню?
— Очень. Вы и кормить меня будете? — с подозрением поинтересовалась я.
— Я же говорил, что во внеучебное время беру над вами… полное шефство. У нас еще несколько дел, Лу, — лицо вендиго было серьезным, но глаза смеялись. — Я не могу оставить вас голодной.
— Каких дел?
— Нам нужно поговорить, наконец, со Жданом. И порепетировать танец.
… — Готовы? — с невинной улыбкой поинтересовалась я.
Антон Макарович сглотнул и кивнул.
— Я держу палочку, видите? — сказала я, показывая руку со «свечой». — Но без нее мне удобнее.
— Делайте, как вам сподручнее, — Олевский примирительно наклонил голову. — Но барьер я все-таки поставлю. Легкий, на глубину одного вектора. Он не помешает нам слышать и видеть.
Я выставила колбу на середину гостиной. Мы оба деликатно умолчали о том, что если Ждан захочет, то разорвет одновекторный барьер, как тонкую паутинку. Он вполне достаточно продемонстрировал свою мощь в битве с множественным призраком.