Дело о пеликанах

— Намного больше. Это дело чуть не убило меня вчера, поэтому я, наверное, буду готова заговорить раньше, чем думала. Мне надо излить душу, пока я жива.

— Кто пытается убить вас?

— Те же, кто убил Розенберга и Джейнсена, а также Томаса Каллагана.

— Вам известны их имена?

— Нет, но я видела по крайней мере четырех из них начиная со среды. Они рыщут здесь, в Новом Орлеане, надеясь, что я сделаю какую-нибудь глупость и они смогут меня убить.

— Скольким людям известно дело о пеликанах?

— Хороший вопрос. Каллаган передал его в ФБР, и я думаю, что оттуда оно попало в Белый дом, где, очевидно, вызвало переполох, а куда дальше пошло — одному Богу известно. Через два дня после того, как Каллаган передал его в ФБР, он был мертв. Я, конечно же, должна была погибнуть вместе с ним.

— Вы были вместе?

— Я была рядом, но недостаточно близко.

— Значит, вы — та неустановленная женщина, которую видели на месте происшествия?

— Да, так преподнесли меня газеты.

— Тогда полиции известно ваше имя?

— Мое имя Дарби Шоу. Я студентка второго курса юридического факультета Тулейна. Томас Каллаган был моим профессором и любовником. Я написала записку о деле, передала ему, а все остальное вам известно. Вы меня слушаете?

Грантэм торопливо записывал.

— Да. Я слушаю.

— Я устала от Французского квартала и планирую сегодня уехать. Завтра я откуда-нибудь позвоню. Вы имеете доступ к отчетам о президентских предвыборных кампаниях?

— Это открытая информация.

— Я знаю. Но как быстро вы можете получить сведения?

— Какие сведения?

— Список всех основных вкладчиков в последнюю избирательную кампанию президента.

— Это не трудно. Я смогу заполучить его сегодня во второй половине дня.

— Сделайте это, а я позвоню вам утром.

— О’кей. У вас есть копия дела?

Она заколебалась.

— Нет, но я его помню.

— И вы знаете, кто совершил убийства?

— Да, и как только я скажу вам, ваше имя окажется в их списке смертников.

— Скажите это сейчас.

— Давайте не будем торопиться. Я позвоню вам завтра.

Грантэм еще некоторое время прислушивался, а затем положил трубку. Взяв блокнот с записями, он стал пробираться среди столов и сотрудников к стеклянному кабинету своего редактора Смита Кина.

Кин был бодрым и дружелюбным типом, проводившим политику открытых дверей, которая приводила к хаосу в его кабинете. Он заканчивал говорить по телефону, когда ввалился Грантэм и закрыл за собой дверь.

— Эта дверь не закрывается, — резко сказал Кин.

— Нам надо поговорить, Смит.

— Мы говорим при открытых дверях. Открой эту чертову дверь.

— Я открою ее ровно через секунду. — Грантэм выставил обе ладони перед лицом редактора, подтверждая серьезность своих намерений. — Давай поговорим.

— О’кей. О чем разговор?

— Он большой, Смит.

— Я знаю, что он большой. Раз ты захлопнул эту окаянную дверь, значит, разговор большой.

— Я только что во второй раз говорил по телефону с молодой леди по имени Дарби Шоу, которой известно, кто убил Розенберга и Джейнсена.

Кин сидел неподвижно и смотрел на Грантэма.

— Да, сынок, это колоссально. Но откуда ты знаешь? Откуда это известно ей? Чем ты можешь подтвердить?

— У меня нет еще материала на статью, Смит, но она постепенно мне рассказывает. Прочти вот это.

Грантэм дал ему копию газетного сообщения о смерти Каллагана. Кин медленно читал.

— О’кей. Кто такой Каллаган?

— Неделю назад здесь, в Вашингтоне, он передал в ФБР маленький труд, известный как дело о пеликанах. Очевидно, с убийствами в деле связывается какая-то никем не подозреваемая личность. Дело кочует по рукам, затем передается в Белый дом, а кому дальше — неизвестно. Двумя днями позже Каллаган заводит свой «порше» последний раз в жизни. Дарби Шоу заявляет, что она — та неустановленная женщина, о которой упоминается в сообщении. Она находилась с Каллаганом и должна была умереть вместе с ним.

— Почему она должна была умереть?

— Она автор этого дела, Смит. По крайней мере она так заявила.

Кин откинулся в кресле и положил ноги на стол. Он изучал фото Каллагана.

— Где находится дело?

— Я не знаю.

— Что в нем?

— Тоже не знаю.

— Значит, у нас ничего нет, не так ли?

— Пока нет. Но что, если она расскажет мне все, что в нем содержится?

— И когда она это сделает?

Грантэм задумался.

— Скоро, я думаю. Очень скоро.

Кин покачал головой и бросил копию на стол.

— При наличии у нас дела мы бы имели обалденный газетный материал, Грэй, но опубликовать его не смогли. Прежде чем опубликовать его, нам было бы необходимо провести тяжелую, болезненную, безукоризненную и точную проверку.

— Но я получил «зеленый свет»?

— Да, но постоянно держи меня в курсе. Не пиши ни слова, пока мы не переговорим.

Грантэм заулыбался и открыл дверь.

За такую работу не платили по сорок баксов в час, и даже по тридцать или двадцать. Крофт знал, что будет счастливчиком, если выжмет из Грантэма пятнадцать за эти дурацкие поиски иголки в стоге сена. Если бы у него была другая работа, он посоветовал бы Грантэму подыскать кого-нибудь другого, а лучше заняться ею самому.