Она сидела в углу зала юридической библиотеки Фордхэма уже час. Было утро пятницы, десять часов по нью-йоркскому времени и девять по новоорлеанскому. В это время, вместо того чтобы прятаться в библиотеке, в которой никогда прежде не бывала, она должна была сидеть на федеральном процессуальном кодексе у профессора Аллека, которого никогда не любила, но по которому теперь очень скучала. Рядом с ней сидела бы Алиса Старк, а сзади нее, как всегда, расположился бы один из ее университетских воздыхателей, Рональд Д. Петри, просил бы ее о свидании и делал бы неприличные замечания. По нему она скучала тоже. Она скучала по тихим утренним рассветам на балконе Томаса с кофе и ожиданием пробуждения Французского квартала. Она скучала по запаху одеколона от его халата.
Дарби поблагодарила библиотекаря и вышла из здания. На Шестьдесят второй улице она повернула к парку. Стояло прекрасное октябрьское утро. Безоблачное небо и свежий ветерок приятно отличали его от новоорлеанского. Но наслаждаться им не было времени.
В новой куртке «рэй-бэнз» и с шарфом до подбородка, она не собиралась оглядываться назад. Ее волосы по-прежнему сохраняли темный оттенок, но укорачивать она их больше не будет. Ее, очевидно, никто не преследовал, но она чувствовала, что должны пройти годы, прежде чем она сможет вновь беззаботно ходить по улицам и не озираться.
Деревья в парке стояли в величественном убранстве из желтой, оранжевой и красной листвы, тихо опадавшей от дуновения легкого ветра. Она свернула на Западную центрально-парковую улицу. Завтра она уедет и проведет несколько дней в Вашингтоне, а затем, если останется живой, покинет эту страну, а возможно, отправится на Карибское море, где она уже дважды бывала и где имеются сотни мелких островов, большинство населения которых говорит на более или менее сносном английском. Теперь, когда они потеряли ее след, настало время уезжать из страны. Она уже навела справки о рейсах на Ямайку и Нассау.
В глубине пирожковой на Шестой улице она нашла телефон-автомат и набрала номер Грэя в редакции «Пост».
— Это я, — сказала она.
— Ну-ну, я уже боялся, что вы сбежали из страны.
— Подумываю об этом.
— Можете с неделю подождать?
— Вероятно. Я буду там завтра. Что вы узнали?
— Я только собираю материал. Вот получил копии отчетов семи общественных объединений, участвующих в склоке.
— Не в склоке, а в тяжбе. Склока — это то, что бывает на кухне.
— Когда вы начнете прощать мне незнание юридических терминов? Маттис не является ни участником, ни директором ни одного из них.
— Что еще?
— Как обычно, сотни телефонных звонков. Вчера потратил три часа, обзванивая суды в поисках Гарсиа.
— В суде вы его не найдете. Он адвокат не такого рода. Он служит в корпоративной фирме.
— Вам лучше знать.
— У меня есть несколько идей.
— Что ж, я очень на них рассчитываю.
— Я позвоню вам, когда доберусь туда.
— Не звоните мне домой.
— Могу я узнать почему? — спросила она после секундной паузы.
— Есть вероятность, что кто-то подслушивает и, может быть, следит. Один из моих лучших источников считает, что я наделал достаточно шума, чтобы попасть под наблюдение.
— Потрясающе. И вы хотите, чтобы я очертя голову бросилась туда хороводиться с вами?
— С нами все будет в порядке, Дарби. Нам только надо быть осторожными.
Она стиснула трубку и сжала зубы.
— Как вы смеете говорить мне об осторожности! Вот уже десять дней, как я уворачиваюсь от бомб и пуль, а вы набираетесь наглости учить меня осторожности. Идите вы, знаете куда, Грантэм. А я буду держаться от вас подальше.
Наступила пауза, во время которой она оглядела крошечное кафе. Двое мужчин за соседним столиком смотрели на нее. Она говорила слишком громко.
Дарби отвернулась и вздохнула.
Грантэм неуверенно произнес:
— Мне жаль. Я…
— Забудьте об этом. Просто забудьте.
Он подождал некоторое время.
— У вас все в порядке?
— У меня все великолепно. Никогда не чувствовала себя лучше.
— Вы едете в Вашингтон?
— Я не знаю. Здесь я в безопасности. А когда сяду в самолет и покину страну, то буду в еще большей безопасности.
— Конечно. Но я думал, что вы знаете, как найти Гарсиа, а затем накрыть Маттиса. Мне казалось, что вы оскорблены, а ваша совесть возмущена и требует отмщения. Что с вами случилось?
— Что ж, во-первых, у меня есть жгучее желание встретить свой двадцать пятый день рождения. Я не эгоистка, но, вероятно, мне хотелось бы увидеть и тридцатый. Это было бы прекрасно.
— Я понимаю.
— А я не уверена, что понимаете. Мне кажется, что вам не дают покоя премия Пулитцера и жажда славы, а отнюдь не забота о моей милой головке.
— Я уверяю вас, что это не так. Поверьте. С вами все будет в порядке. Вы рассказали мне историю вашей жизни и должны мне доверять.
— Я подумаю над этим.
— Это не ответ.
— Я согласна, что это не ответ. Но дайте мне время подумать.
— О’кей.