Дело о пеликанах

- Отлично. Я хочу, чтобы вы и ваш банк перевели по телеграфу следующие три миллиона на счет в Цюрихе, как только начнется работа в Нью-Йорке. Это займет примерно два часа, отсчитывая с настоящего момента. Я проверю.

- Хорошо.

- И еще. Мне бы не хотелось, чтобы возникли какие-либо проблемы, пока не будет закончена работа. Я буду в Париже через двадцать четыре часа, а оттуда направляюсь прямиком в Цюрих. И по прибытии мне хотелось бы, чтобы все деньги ждали меня.

- Они будут там, если будет выполнена работа.

Хамел улыбнулся.

- Работа будет выполнена, мистер Снеллер, к полуночи. То есть, в том случае, если, конечно, ваша информация верна.

- На данный момент она верна. И сегодня не ожидается никаких изменений. Наши люди на улицах. Все находится в двух портфелях: карты, схемы, планы, инструменты и предметы, которые вы затребовали.

Хамел бросил взгляд на портфели, стоящие у него за спиной. Потер глаза правой рукой.

- Мне нужно немного соснуть, - пробормотал он в трубку. - Я не спал двадцать часов.

Снеллер мог и не отвечать. Оставалось достаточно времени, и если Хамелу нужен короткий сон, то он может позволить его себе. Они платили ему десять миллионов.

- Хотите что-нибудь съесть? - неуклюже спросил Снеллер.

- Нет. Позвоните мне через три часа, ровно в десять тридцать. - Он положил трубку и вытянулся на кровати.

Улицы были чистыми и тихими во второй день осени. Судьи провели этот день на заседании, выслушивая доводы то одного, то другого адвоката по сложным и довольно скучным делам. Розенберг почти все время проспал. Он очнулся ненадолго лишь тогда, когда главный прокурор Техаса спорил о том, что человека, собирающегося покинуть этот мир, следует привести в сознание, прежде чем сделать инъекцию, которая вызовет летальный исход.

- Если он болен умственно, как его можно казнить? - недоверчиво спросил Розенберг.

- Просто, - ответил главный прокурор из Техаса. - Его болезнь может находиться под контролем благодаря лечению. Поэтому просто выстрелите в него слегка, чтобы привести в нормальное состояние, а затем снова выстрелите, чтобы убить его. Все это будет просто чудесно и конституционно.

Розенберг сначала разглагольствовал, затем поворчал какое-то время и наконец выпустил пар. Его маленькое кресло-каталка находилось намного ниже массивных кожаных тронов его собратьев. Он выглядел довольно жалко. В прошлые годы он был тигром, безжалостным и устрашающим, который даже ловких адвокатов скручивал в бараний рог. Но не сейчас. Он начал бормотать, затем смолк. Главный прокурор ухмыльнулся, глядя на него, и продолжил речь.

Во время последней дискуссии дня по безнадежному делу о десегрегации в Вирджинии Розенберг начал похрапывать. Шеф Раньян взглядом указал под скамью, и Джейсон Клайн, старший клерк Розенберга, понял намек с полуслова. Он медленно откатил кресло назад, в сторону от скамьи, затем выехал из зала судебного заседания и стал быстро толкать кресло по дальнему коридору.

Судья очнулся в своем кабинете, принял таблетки и сообщил клеркам, что хочет отправиться домой. Клайн известил ФБР, и спустя какое-то время Розенберга уже вкатывали через заднюю дверцу в его фургон, припаркованный в цокольном этаже здания. За этой процедурой наблюдали два агента ФБР. Санитар Фредерик закрепил кресло-каталку, а сержант Фергюсон из полиции Верховного суда проскользнул за колесом фургона. Судья не разрешал агентам ФБР находиться рядом с ним. Они могли только следовать за ним в своем автомобиле, могли наблюдать за его городской квартирой с улицы и были просто счастливы довольствоваться хотя бы и этим. Он не доверял полицейским и, черт бы его побрал, не верил и агентам ФБР. Он не нуждался в защите.

На Вольта-стрит в Джорджтауне фургон притормозил и свернул на подъездную аллею. Санитар Фредерик и полицейский Фергюсон мягко выкатили кресло-каталку. Агенты наблюдали с улицы, сидя в черном правительственном "додж-ариесе". Лужайка перед домом была крохотной, и поэтому автомобиль остановился всего нескольких футах от входной двери. Было почти четыре часа пополудни.

Спустя несколько минут Фергюсон осуществил свой обязательный выход и поговорил с агентами. После многочисленных дебатов неделей ранее Розенберг неохотно согласился и позволил Фергюсону спокойно проверять каждую комнату наверху и внизу по его прибытии днем. Затем Фергюсон должен был уйти, но ему разрешалось вернуться ровно в десять часов вечера и сидеть снаружи у задней двери ровно до шести утра. Никто кроме Фергюсона не мог выполнить это, а он уже устал от таких сверхурочных.

- Все отлично, - сказал он агентам. - Вернусь в десять.

- Он еще жив? - спросил один из агентов. Стандартный вопрос.

- Боюсь, что да. - Фергюсон выглядел усталым, когда подошел к фургону.