Дело о пеликанах

Перед собой она держала кулинарную книгу и смотрела поверх нее. У него были седые волосы и темная кожа. Глаза были скрыты темными очками. Он нервно и суетливо двигался и выглядел обеспокоенным. Такое же впечатление он производил, когда звонил по телефону. Он перекладывал газету из руки в руку, переминался с ноги на ногу и нервно озирался.

С ним все было в порядке. Ей понравилось, как он выглядит. У него был уязвимый и непрофессиональный вид, и все говорило, что он тоже испугался.

Через пять минут он прошел через дверь, так, как ему и было сказано, и пошел вправо, вглубь магазина.

* * *

Хамел был готов к встрече со смертью. Много раз он был близок к ней, но никогда ее не боялся. И после тридцати лет ее ожидания ничего, абсолютно ничего, не могло держать его в напряжении. Его немного волновал секс, вот и все. Поединок был искусством. Судорожные движения были поддельными. Он выжил в борьбе один на один с соперниками, которые были почти такими же талантливыми, как и он, и, конечно, он мог справиться с этим маленьким рандеву с отчаявшимся ребенком. Он перебирал куртки сафари и старался казаться нервным.

В кармане у него был носовой платок, потому что он внезапно схватил насморк, и его голос стал немного грубым и скрипучим. Он прослушал запись сотню раз, и был уверен, что у него были интонация, ритм и легкий среднезападный акцент. Но Верхик говорил немного в нос; отсюда появился платок из-за насморка.

Было трудно позволить кому-либо приближаться к себе сзади, но он знал, что должен это сделать. Он ее не видел. Она была позади него, но очень близко, когда сказала: «Гэвин».

Он судорожно вздрогнул. Она держала в руке белую панаму и говорила в нее.

— Дарби, — сказал он, вытаскивая носовой платок, чтобы притворно чихнуть. Ее волосы были золотистого цвета и короче, чем у него. Он чихнул и закашлялся. — Давай пойдем отсюда, — сказал он. — Мне не нравится эта идея.

Дарби она тоже не нравилась. Был понедельник, и ее приятели из колледжа были озабочены тем, как справиться со своими делами и закончить в конце концов колледж, а она была тут, разодетая в пух и прах, играя в шпионы с человеком, из-за которого ее могли убить.

— Делай, что я говорю, хорошо? Где ты простудился?

Он высморкался в платок и сказал таким низким голосом, каким только мог. Это прозвучало болезненно:

— Вчера ночью. Слишком широко открыл окно. Давай пойдем отсюда.

— Иди за мной.

Они вышли из магазина. Дарби взяла его за руку, и они быстро пошли вниз по лестнице, ведущей на пляжный деревянный настил.

— Ты их видела? — спросил он.

— Нет. Нет еще. Но я уверена, что они вокруг нас.

— Что мы собираемся делать, черт возьми? — Голос его был скрипучим.

Они были на настиле и почти бежали трусцой, разговаривая и не глядя друг на друга.

— Иди со мной, и все.

— Ты идешь слишком быстро, Дарби. Мы выглядим подозрительно. Притормози. Послушай, это же безумие. Дай мне позвонить по телефону, и мы будем в целости и сохранности. Через десять минут у меня будут три агента. — Звучало похоже. Срабатывало. Они держались за руки и бежали, спасая свои жизни.

— Нет, — она замедлила шаг. Настил был переполнен, и перед «Байу Квин», колесным пароходом, образовалась вереница людей. Они стояли в конце очереди.

— Что это такое, черт возьми? — спросил он.

— Ты перестанешь скулить по всякому поводу? — почти прошептала она.

— Да. Все очень глупо, а это особенно. Мы поднимемся на борт?

— Да.

— Зачем? — Он опять чихнул, а затем, уже бесконтрольно, раскашлялся. Он мог бы убрать ее одной рукой, но вокруг были люди. Люди впереди, люди сзади.

Он очень гордился, что работает чисто, а это место для работы было бы очень грязным. Подняться на борт, поиграть в эту игру еще несколько минут и посмотреть, что произойдет. Он мог бы подняться с ней на верхнюю палубу, убить ее, опрокинуть в реку, а затем начать кричать. Это могло бы сработать. Если нет, он будет терпелив. Она будет мертва через час. Гэвин был нытиком, значит, он будет продолжать ныть.

— Потому что у меня машина в парке, в миле вверх по реке, где мы остановимся на тридцать минут, — объяснила она низким голосом. — Мы сойдем с парохода и сядем в машину.

Теперь очередь двигалась.

— Мне не нравятся пароходы. У меня от них морская болезнь. Это опасно, Дарби, — он кашлянул и осмотрелся по сторонам, как человек, которого преследуют.

— Успокойся, Гэвин, все должно получиться.

Хамел напряженно подтянул брюки. В талии они были девяносто сантиметров и покрывали восемь слоев трико и спортивных трусов. Свитер был непомерно большой, и вместо своих шестидесяти пяти килограммов он мог сойти за восемьдесят. Вроде бы мог. Казалось, это удается.

Они были уже почти на трапе «Байу Квин».

— Мне это не нравится, — бубнил он достаточно громко, чтобы Дарби могла услышать.

— Лучше заткнись, — сказала она.