Дело о пропавшем боге

– Шаманы горцев сильнее, – возразил Кирен. – Большой Барсук на год старше меня, а уже убил семнадцать человек. Правда, в бою он убил только пятерых, а остальных зарезали так, но все равно: ему служат семнадцать душ, а в битве он может оборотиться волком.

Настоящее колдовство только там, где живут в естественном состоянии. Горцы сохранили тайны, которые мы утратили, когда… когда…

– Когда государь Меенун стал искоренять военных чиновников, – докончил за умолкшего юношу инспектор.

Кирен кивнул. «Вот и еще один почитатель естественного состояния, – подумал Нан, – который, однако, не нашел бы общего языка с длинными хлебами…»

Красноватый песок сада скрипел под ногами, аромат цветов не исчезал даже в полдень, и висящая над городом жара, не выдержав соперничества с цветущими деревьями и проворными лианами, убежала в кварталы Нижнего Города. Ручейки растворили и смыли ее остатки в гигантскую серебряную каплю пруда.

Ах, пруд – око Бужвы в саду наместника! По уставам, трижды в год совершаются у него возлияния. По уставам писцам наместника положены бамбуковые шляпы с широкими полями. Говорят, наместник любит поманить писца пальцем и поджечь бамбуковую шляпу. Писец скачет из беседки прямо в пруд, а наместник хохочет…

Все вокруг напоминало, что сады лежат вне пространства, как праздники – вне времени. За их стенами пространство изобилия свернулось клубком у ног власти, как будто важный сановник – как раз герой волшебной сказки, который принес себе из-за гор чудесный персик, в плоде которого – баран; в баране – корова; в корове – чин; в чине – достаток; в достатке – счастье. Здесь павлины ходили с распущенными хвостами, похожими на искусной работы ушанские веера; здесь ластились к чиновнику барасинги с кисточками на ушках, давно истребленные алчными добытчиками. И плоды, как в Золотом веке, спели в любое время – в теплицах.

Но худощавый юноша в запыленных сапожках на высоких каблуках был чужд и игрушечной роскоши сада, и изощренному вольнодумству отца.

– А правда, – внезапно спросил он, – что вы лично схватили Азвета и его разбойную шайку?

Нан улыбнулся.

– Истории с драками и убийствами вовсе не так занимательны, как это кажется мальчикам в столичных школах. И боюсь, что шайку Азвета схватить куда легче, чем князя Маанари с его варварами. Что вы скажете о его лагере?

– Лагерь Маанари не уступает нашему, – сказал мальчик. – Каждый воин Маанари вооружен коротким копьем, мечом и щитом, и несет с собой длинный кол, и когда приходит на стоянку, втыкает кол в положенном раз и навсегда месте. Где бы ни случилось расположиться, каждый воин знает, где воткнуть кол и разбить палатку. Этот способ называется «способ четырех углов и восьми стен», и его использовали государь Аттах и государь Вадунна, а шесть лет назад – господин Андарз. Преимущество его в том, что каждый солдат знает свое место, и лагерь вырастает в любой дождь и сумятицу. Недостаток его в том, что он не применяется к особенностям данной местности.

Мальчик остановился и стал чертить на дорожке.

– Чтобы получить тактическое преимущество над Маанари, – продолжал мальчик, – я устроил лагерь сверху его и использовал способ Золотого Государя. Если открыть шлюзы Черепаший и Бирен, мы затопим Маанари в четыре с половиной часа. Я сам рассчитал напор воды: полководцу необходимо знать гидравлику. А при северо-восточном ветре сильнее четырех узлов мы можем применить способ огненной атаки. Для этого я приготовил десять брандеров и сковал их цепями.

– Стало быть, – спросил Нан, – варвары – серьезная угроза?

– Варвары хороши в открытом бою и не умеют брать города. Нам нечего опасаться, кроме предательства.

«А ведь если б не этот хромоножка, варвары разорили бы половину Харайна!» – подумал Нан. Если б ему еще забыть половину прочитанного! И как этот мальчишка уживается со своим отцом, благо сыновняя любовь свойственна больше варварам и простолюдинам?

Юноша с лицом, тонким как луковая кожица, и с варварским кинжалом за поясом стоял на садовой дорожке и глядел на столичного чиновника, самолично арестовавшего грабителя Азвета – Великий Вей, чего только не рассказывали об этом в лицее! Он ожидал, что инспектор похвалит его, или…

Но Нан ничего не сказал мальчику, а если б сказал, многое бы могло быть иначе.

Господин наместник выглядел еще изящней и благородней, чем на кинопленке, и даже черные круги под глазами напоминали не столько о ночных забавах, сколько о нездоровых с детства почках.

Полдень миновал, но одежда наместника была утренней и свободной. Он был совсем один в резной, запеленутой шелком беседке, если не считать мальчика с неопределенно-блудливым выражением лица, который сидел у его изголовья и пощипывал лютню.

Наместник слегка поворачивал руку, любуясь перстнем с золотистым гелиодором, – подарком столичною чиновника.

Кирен зачарованно уставился на перстень: а правда ли, такие камни – самый лучший оберег, а откладывает их вместо яиц раз в триста лет черепаха Шушу, далеко в северных горах?

Наместник засмеялся, снял с пальца перстень и сказал: