Дело о пропавшем талисмане

— Я и сама умею, барыня, все в лучшем виде сделаю. Вы умойтесь, а я за щипцами схожу. Уж, поди, два года за месье Жаном в соседней усадьбе у помещиков Тихвинских прибирала, щетки да полотенца ему носила. Много было там работы: сама барыня, да четыре барышни на выданье. Каждый день завивались — авось к вечеру женихи наедут. Потом цирюльник обратно в Париж уехал, мерз тут очень, а нового так и не наняли — меня заставляли причесывать. А когда Сергей Васильевич дом купил, я от Тихвинских к нему перешла, уж больно тяжело было у них. Барыня-то у нас недавно, не успели еще для нее парикмахера нанять, а как она узнала, что я в куаферном деле немного понятие имею, так от этой мысли и отказалась: барину парикмахер не нужен — его камердинер бреет.

— А барыню, получается, ты причесываешь? Или тоже камердинер?

— Ну, что вы! — прыснула она. — Разве ж камердинеру можно? Я и причесываю каждое утро. Поэтому барыня меня к вам прислала и наказала убрать вас в лучшем виде. Сейчас все сделаю.

И девушка скрылась за дверью. Отсутствовала она недолго — тотчас вернулась с глиняной крынкой, обернутой полотенцем. Сверху лежали щипцы для завивки.

— Угли принесла, — сообщила Груша. — Сядьте, барыня, я вас тальмой укрою, завью локоны — все просто ахнут, когда вас увидят. Волос у вас густой, послушный, прическа выйдет — загляденье!

Она хлопотала надо мной, ее пухлые мягкие руки осторожно касались спутанных волос, распрямляли каждую прядку, укладывали, взбивали. Мне была очень приятна ее забота. Я слышала, как девушка, послюнив палец, касалась нагретых щипцов, и те отзывались резким хлопком.

— Уж не обессудьте, барыня, Марина Викторовна приказали причесать вас a trois marteaux,[7] как раньше завивали, — девушка произнесла французское выражение, словно настоящая парижанка, правильно, и с характерным прононсом. — Они машкерад готовят, и все гости будут одеты по старой моде.

— А где ты так по-французски выучилась, Грушенька? — удивилась я. — Красиво говоришь, неужели училась языкам?

— Нет, не училась, просто слышала, как месье Жан, разговаривал. Он столько лет в усадьбе, прожил, а по-русски мог только «девька» и «водька» говорить. А зачем ему больше? — она еще несколько минут поколдовала над моей головой и, сняв с меня тонкую тальму, встряхнула ее. — Поглядите-ка в зеркало, барыня. Нравится вам?

Взглянув на себя в протянутое зеркало, я была приятно поражена: прическа полностью переменила мою внешность, на которую и прежде мне не приходилось жаловаться. Волосы убраны со лба и разделены прямым пробором. С висков, закрывая уши, спускались три волны локонов, не достигая плеч, а на шее вились причудливые колечки. На темени красовался высокий шиньон, цветом слегка отличавшийся от моих каштановых с рыжиной волос. Из зеркала на меня смотрела женщина начала века, воспетая Байроном:

Несмелый взор, румянец на щеках,
Прелестного волненья трепетанье,
Смущенная улыбка на губах,
В которой только чудится признанье, —
Вот образ, вызывающий в сердцах
Влюбленности счастливое сиянье![8]

— Грушенька, у тебя чудесные руки! — воскликнула я. — Смотрю на себя и просто не узнаю, неужели я такая красивая?! Спасибо тебе!

— Угодила я вам, барыня? Давайте я помогу с корсетом, затяну его покрепче, а платье вон там, в шкафу, персикового цвета. Марина Викторовна обо всем позаботилась. Уж это будет праздник так праздник. Столько времени готовились. Жаль только, что не увижу барские забавы. Не положено… — ее круглое лицо на мгновенье омрачилось, но она скоро опомнилась и прикрыла рот рукой, — Ох, барыня, простите, лишнего наговорила.

— Ничего, ничего… Почему же не увидишь, Груша?

— Сергей Васильевич отпускает нас всех до завтрашнего утра. Только Семеновы никуда не уйдут — это наша кухарка и старший лакей, муж и жена. Они останутся со стола прибрать и свечи в театре зажечь. А остальные слуги уйдут. Им отпуск даден за хорошую работу — все они много поработали, приготовили праздничный обед, украсили дом. До завтрашнего утра отдыхать будут.

— Вот и отлично! Думаю, что ваш хозяин знает, что делает, — кивнула я. — Почему бы и не отдохнуть, если отпускают.

Горничная подошла к окну и приоткрыла тяжелые шторы:

— Снегопад-то какой, так и метет, ни зги не видать! Только бы он не помешал добраться, а то гости застрянут в дороге.

— А ты сама как доберешься до дому? — спросила я. — Ведь вечереет уже. Дорожки уже снегом замело.

— Не волнуйтесь, барыня, мы привычные. Под горку побегу, глядишь — уже дома. Вот сейчас шнуры на корсете вам завяжу узелком и пойду гляну: может, еще кому моя помощь нужна. А если никому не понадоблюсь, платок накину и скорее домой, матушка ждет.