Дело о Сеггри

Азак не посещала Дом соитий с тех пор, как они с Зедр поженились. Превыше всего в любви она ставила верность и не имела интимных отношений ни с кем, кроме Зедр и Чочи. Когда же призадумалась о беременности, то обнаружила вдруг, что ее былой интерес к мужчинам совершенно угас в ней, обернулся едва ли не отвращением. Азак не нравилась мысль об искусственном осеменении в банке спермы, но ложиться в постель с каким-то незнакомым мужчиной хотелось еще меньше. Не зная, как поступить, она вспомнила о Тоддре, которого любила когда-то и от свиданий с которым получала такое удовольствие. К тому же был Чемпионом Оплодотворителем, известным на весь город как надежнейший производитель. Определенно не нашлось бы другого мужчины, от сношений с которым Азак могла получить хоть какое-то удовольствие. К тому же он так любил ее, что ради нее готов был поставить на карту свою карьеру и даже самое жизнь. Это его безрассудство теперь уже в далеком прошлом. С тех давних пор Тоддра никогда не писал ей писем, а Замок и управляющие Домом соитий не допустили бы его к обслуживанию клиентуры, если бы имелась хоть тень сомнения в его надежности и здравом рассудке. Спустя такой срок, рассудила Азак, почему бы ей не сходить снова к Тоддре, чтобы дать ему то, чего он так желал когда-то.

Она известила Дом соитий об ожидаемых сроках своей ближайшей овуляции и попыталась заказать Тоддру. Он оказался занят все это время, и ей предложили другого оплодотворителя. Однако она предпочла подождать до следующего месяца.

Чочи уже зачала, и буквально как на крыльях летала. «Не тяни, не тяни! – то и дело теребила она Азак. – Пусть у нас будет двойня!»

Мысли о предстоящей встрече с Тоддрой не оставляли Азак. Сожалея о том, что во время последней их встречи она невольно причинила ему боль, Азак собралась с духом и написала ему письмо:

«Дорогой мой, я надеюсь, что наша длительная разлука и неприятности нашей последней встречи забудутся за радостью предстоящего нам свидания, и что ты все еще любишь меня, как люблю тебя я. Я почла бы за большую честь забеременеть от тебя, и будем надеяться, что родится мальчик! С нетерпением жду нашей новой встречи, мой прекрасный танцор. Твоя Азак».

Тоддра, даже если бы захотел, не успел бы ответить на это письмо Азак до начала ее овуляции. Одевалась она, как на праздник. Зедр, все еще не доверявшая Тоддре, пыталась отговорить подругу от визита к нему; на прощанье она мрачноватым тоном пожелала удачи. Чочи повесила Азак на шею амулет своей матери, и Азак ушла.

В Доме соитий дежурила уже новая управляющая, молодая женщина с малоприятным лицом, которая сказала ей:

– Зовите нас, если что. Может, он и чемпион, но скотина та еще, и мы не хотим, чтобы он устраивал тут какие-то пакости.

– Меня он ни в коем случае не обидит, – ответила с улыбкой Азак и уверенно направилась в знакомую комнату, где они с Тоддрой провели так много счастливых часов. В ожидании он, как и прежде, стоял у окна. Когда же обернулся, она поразилась, до чего мало переменился он за эти годы – такой же высокий и стройный, тот же шелковистый водопад волос ниже плеч, тот же устремленный на нее взгляд широко расставленных глаз.

– Тоддра! – воскликнула она, раскрывая объятия.

Он принял руки Азак в свои и вымолвил ее имя.

– Ты получил письмо от меня? Ты рад нашей встрече?

– Да, – ответил он, улыбаясь.

– А все эти глупые бредни насчет любви, с этим уже покончено? Мне очень жаль, что ты тогда пострадал, Тоддра. Больше я не хочу такого. Мы ведь можем оставаться самими собой и быть счастливы вместе, как прежде?

– Да, все уже прошло, – сказал он. – Я очень рад снова видеть тебя.

Тоддра нежно привлек Азак к себе, стал бережно раздевать ее, ласкать ее тело, как делал это прежде, хорошо зная, от чего получает она максимум удовольствия, и она тоже еще прекрасно помнила, какие из ее ласк ему особенно нравились. Обнаженные, они улеглись. Азак ласкала его восставший член, возбужденный и вместе с тем как бы не совсем готовый к соитию после столь долгого перерыва, когда Тоддра убрал вдруг правую руку, точно она слегка затекла. Чуток отстранившись, Азак заметила в его руке блеск ножа, который он, видимо, прятал в постели. Теперь он скрывал его у себя за спиной, другой рукой прижимая свою гостью к себе.

В животе у Азак похолодело, но она продолжала ласкать его член и яички, не смея ничего сказать и не способная вырваться из его крепких объятий.