Дело о смерти и меде

Порой я задаюсь вопросом, как получилось, что Уотсон ничего не пронюхал. Правда, знаменитая его недалекость не переставала меня изумлять, а иногда я даже на нее полагался. И тем не менее он знал, на что я становлюсь похож, когда не нахожу работы для мозга, когда не занят расследованием очередного дела. Он наблюдал охватывавшие меня в бездействии приступы дурного расположения духа и апатии.

Как же он в таком случае поверил, что я отошел от дел? Он же знал мои движущие мотивы.

Правду сказать, Уотсон присутствовал, когда я получил своих первых пчел. С безопасного расстояния он наблюдал за тем, как они медленной, гудящей, нежной струей перетекают из коробки в ожидающий пустой улей.

Он видел мое волнение, но более не видел ничего.

Проходили годы, мы пережили разрушение Империи, неспособное править правительство. Мы пережили героических мальчишек, посланных на смерть в окопы Фландрии. Все произошедшее лишь утвердило меня в моем намерении. Дело, меня занимавшее, нельзя было назвать должным. Оно являло собою единственно возможное занятие.

По мере того, как лицо мое превращалось в лицо незнакомца, суставы пальцев все чаще ныли и все сильнее распухали (могло быть и хуже, относительное улучшение я отношу за счет множества пчелиных укусов, перенесенных мною в первые несколько лет занятий исследовательским пчеловодством), по мере того, как Уотсон, добрый, храбрый, недалекий Уотсон увядал, бледнел и усыхал в размерах, по мере того, как его кожа приобретала тот же сероватый оттенок, что и усы, мое собственное желание разрешить задачу не уменьшалось, скорее наоборот — росло.

Итак, я проверил свою первоначальную гипотезу в Саут Даунс, на самолично построенной пасеке из ульев Лангстрота. Думаю, я совершил все ошибки, положенные новичку-пчеловоду, и — вдобавок — вследствие исследовательского характера моих занятий, полные соты ошибок, совершить которые никому не доводилось и вряд ли доведется. Уотсон мог дать название рассказу о них «Дело об отравленном улье», хотя «Загадка парализованного женского общества» привлекла бы больше внимания к моим исследованиям, покажись они кому-нибудь любопытными. (На деле, я отругал мисс Телфорд за то, что она, не спросившись, взяла с полки горшочек с медом, и впоследствии выдавал ей для готовки мед из ординарных ульев, тогда как мед из экспериментальных сразу по сбору убирал под замок. Такой порядок не вызвал у нее возражений.)

Я проводил эксперименты с датскими, немецкими и итальянскими пчелами, с карникой и серой горной. Я сожалел об исчезновении наших британских пчел: те, что выжили, являются продуктом внутривидового скрещивания. Однако я разыскал и поработал с небольшим ульем, который лично взрастил из выводковой рамки и матки, полученных из Сент-Олбанского монастыря, он показался мне весьма схожим с историческим оригиналом.

В результате опытов, длившихся почти два десятилетия, я пришел к выводу, что искомые пчелы, если и существуют, то за границами Англии, и не переживут международное отправление почтой. Необходимо исследовать индийских пчел. А затем, возможно, отправиться в путешествие еще куда-то.

Поверхностное знание языков — мой козырь.

Семена, сыворотки и настойки — при мне. Более ничего не требуется.

Я упаковал вещи, велел каждую неделю проветривать коттедж в Даунс и наказал Старшему Уилкинсу, коего я привык называть — к его очевидному неудовольствию — Юноша Виликинс, следить за ульями, снимать урожай, продавать излишки меда на рынке в Истбурне и готовить пасеку к зиме.

Я сообщил им, что не знаю, когда вернусь.

Я немолод. Вероятно, никто моего возвращения ждет.

Если так, то — строго говоря — они правы.

* * *

Старик Гао не ожидал, что будет настолько впечатлен. Всю жизнь он прожил среди пчел. Тем не менее, зрелище того, как чужак привычным движением запястья вытряхивает их из коробок, так уверенно и точно, что черные пчелы, скорее удивленные, нежели раздраженные, всего-то и делают, что летят или ползут обратно в улей — поражало. Странник сложил коробки с рамками для сот на один из слабейших ульев — Гао не потеряет уже собранного меда.

Так Старик Гао заполучил себе постояльца.

Он выдал внучке Вдовы Жанг несколько монет, чтобы та три раза в неделю носила чужеземцу еду, в основном овощи и рис, и глиняный горшок с горячим, по крайней мере — на момент выхода — супом.

Раз в десять дней Старик Гао сам наведывался на гору. Поначалу он ходил проверить ульи, но вскоре увидел, что под надзором чужака они процветают, как никогда раньше. К тому же, появился двенадцатый улей: гость поймал рой черных пчел во время горной прогулки.

На следующий визит Старик Гао захватил с собою доски. Они с чужаком молча работали несколько дней — сооружали дополнительные коробки и рамки для сот.