— Пристегнись, — резко успокаиваясь, требует Демид. — Один ты в это дерьмо не полезешь.
* * *
Пистолет лежит на расстеленной на ковре газете. Прямо перед ним, так что взгляд оторвать выходит с трудом, а когда получается…
Слава замирает, едва подняв голову. На смену оружию приходит отражение в экране выключенного телевизора, большого чёрного ящика из далёких воспоминаний. Мальчишка в отражении смотрит на Славу широко распахнутыми глазами. Маленький, худенький, лысый.
Рука сама собой взлетает вверх, чтобы коснуться макушки, и отражение делает точно так же. Он проводит ладонью по голове, и колкая щетинка щекочет кожу.
— Приступай, — требует голос и на газету рядом с пистолетом ложится баночка оружейной смазки и пара ленточек холстины. — Ну?
Слава вскидывается, оборачиваясь, успевает выхватить взглядом бежевые обои с цветочным орнаментом и старый диван, однако не человека. Подзатыльник прилетает раньше, отбивая всякую охоту смотреть.
— Я тебе показывал, как это делается. Покажи, что запомнил.
Герман присаживается напротив и Слава внутренне замирает. Вот только тело словно живёт своей собственной жизнью.
Руки тянутся к пистолету, отщёлкивая магазин и неуклюже проверяя отсутствие патрона в стволе, снимают затвор и вынимают пружину.
Знакомый и оточенный несколькими годами процесс разбора и чистки пистолета проходит сейчас гораздо тяжелее. Руки кажутся деревянными и чужими. Будто и не он проталкивает тряпицу, прочищая ствол.
Герман всё смотрит, и улыбка расползается по его губам: сытая, довольная, будто Слава делает что-то удивительное и правильное.
Сердце в груди трепыхается пойманным мотыльком, не давая успокоиться ни тогда, когда пистолет оказывается обратно собранным, ни тогда, когда встаёт на место заполненный до отказа магазин. Оно срывается в пропасть, когда ушедший куда-то Герман возвращается, ведя за собой…
Звенья металлического ошейника впиваются в тонкую шею, оставляя на коже после себя красные пятна, что тут же сходят на нет.
Слава поднимает взгляд выше, с ужасом узнавая Демида: молодого, частично обращённого, в порванной, местами окровавленной одежде. И на коленях.
— У меня для тебя новое задание, малыш. Ты ведь сделаешь это для отца?
Не папы, именно отца.
Слава сглатывает вставший в горле ком и чувствует, как жжёт глаза от подступающих слёз.
«Не плакать, — требует что-то внутри. — Иначе он снова ударит».
— Убей его, — требует Герман с остро-злой и предвкушающей улыбкой. — Давай. Избавь мир от грязи.