Дело об отравленных шоколадках

– Полагаю, что есть, – кротко согласился мистер Брэдли. – По правде говоря, я считаю, что эта женщина была бы способна совершить убийство, поскольку другого выхода у нее не было. Но мне как-то не верится.

– А! – произнесла миссис Филдер-Флемминг, заменив междометием мысль, которая чуть было у нее не вырвалась.

– Между прочим, Шерингэм, – заметил мистер Брэдли, – эта скверная дамочка вам известна.

– Мне? Неужели? – спросил Роджер, выходя из транса. – Возможно, что так. Вы не будете возражать, если я напишу ее имя, а вы мне скажете, она это или не она?

– Нисколько, – мистер Брэдли оставался невозмутим. – Я сам хотел это вам предложить. Полагаю, как президенту вам следует знать, кого я имею в виду, на случай, если окажется, что я ошибся.

Роджер сложил бумажку вдвое и попросил передать ее мистеру Брэдли.

– Думаю, что она, – сказал он.

– Вы абсолютно правы, – сказал Брэдли.

– Вы основываете свою версию на той причине, которая пробудила в этой даме интерес к криминалистике? Я вас правильно понял?

– Можно сформулировать это так, – согласился мистер Брэдли.

Неожиданно для себя Роджер слегка покраснел. Ему было лучше знать, по какой причине миссис Веррекер-ле-Межерер проявляла такой страстный интерес к криминалистике. Не вдаваясь в подробности, скажем, что по той же причине он всякий раз еле уносил от нее ноги.

– В таком случае вы абсолютно ошибаетесь, Брэдли, – ни секунды не колеблясь, произнес Роджер. – Абсолютно.

– Вам точно известно?

Роджер еле сдержал гримасу отвращения.

– Совершенно.

– Да мне и самому не очень-то верилось, – философски заметил мистер Брэдли.

Глава 12

Роджер был занят по горло. Он метался по городу в такси, не замечая времени. К вечеру надо было закончить все, что касалось расследования.

Такому горе-криминалисту, как миссис Веррекер-ле-Межерер, его действия могли показаться сумбурными и лишенными смысла.

Например, накануне днем он взял такси и отправился в Холборнскую публичную библиотеку и там, порывшись в справочниках, получил данные, которые его совсем не обнадежили. После этого он поехал в контору Уилла и Уилсона, хорошо известную фирму, в обязанности которой входила защита коммерческих интересов отдельных граждан, а также предоставление своим клиентам совершенно секретной информации относительно стабильности предприятия, в которое клиент намеревался вложить деньги.

Роджер бойко отрекомендовался как вероятный крупный вкладчик, внес свое имя в список клиентов, заполнил несколько анкет с грифом «Совершенно секретно» и не уходил до тех пор, пока господа Уилл и Уилсон не пообещали ему, разумеется, если он заплатит еще, что через двадцать семь часов требуемая информация будет у него руках.

Затем он купил газету и отправился в Скотленд-Ярд. Там он и нашел Морсби.

– Я хочу, – он сразу перешел к делу, – чтобы вы помогли мне в одном очень серьезном деле. Вы не можете разыскать таксиста, который взял пассажира на Пиккадилли-серкус или где-то поблизости, это было минут десять десятого вечера в канун того дня, когда было совершено убийство, и высадил его в районе Стрэнда в конце Саутгемптон-стрит? Этот же таксист (а возможно, не он, а другой) взял пассажира в районе Стрэнда около Саутгемптон-стрит приблизительно в четверть десятого и высадил его недалеко от Пиккадилли-серкус. Во втором такси, скорее всего, ехали двое; по поводу первого я не уверен. Или один таксист сделал двойную ездку, в чем я сомневаюсь. Это можно выяснить? Мне это необходимо.

– Трудность в том, что прошло много времени, не так-то просто будет это узнать, – засомневался Морсби. – А что, это действительно так важно?

– Крайне важно.

– Хорошо, попытаюсь, тем более что это нужно вам, а не кому-то еще. И раз вы говорите, что это важно, я вам верю.

– Ну и прекрасно, – Роджер был очень признателен Морсби. – Только побыстрей, ладно? И позвоните мне завтра домой, в Олбани, приблизительно в пять, если вам удастся выйти на этого таксиста.

– Что вы задумали, мистер Шерингэм?

– Я хочу разбить одно любопытное алиби, – ответил Роджер.

К обеду он вернулся домой.

После обеда у него так гудело в голове, что он решил пройтись, – все равно толку от себя он не ждал. В смутной тревоге он прошелся по Олбани и очутился на Пикадилли. В глубокой задумчивости бродил он по Пиккадилли-серкус, пока его внимание не привлекли фотоснимки из нового ревю, помещенные на рекламных щитах «Павильона». Он пришел в себя, лишь когда, свернув к Хеймаркет и описав большой круг, попал на Джермин-стрит. Он стоял перед театром «Империал» на живописной, оживленной улице и равнодушно взирал, как кучка запоздавших зрителей исчезала в дверях театра.

Из афиши он узнал, что в тот вечер давали «Скрипящий череп» и эта ужасная пьеса начиналась в половине девятого. На его часах было двадцать девять минут девятого.

Надо было как-то скоротать вечер. И он пошел на спектакль.

Прошла ночь.