Дело огня

— Много чего, — Ато прищурился. От него теперь шла волна холодной злобы. Сидевший напротив человек в темно-синем поежился. — Начнем мы, пожалуй, с храма Хонгвандзи. Там вышел пожар, который Хидзиката согласился тушить только с условием, что ополчение ваше пустят на постой — монахи сочувствовали сторонникам императора, а следить за ними изнутри было проще. Настоятель согласился. Отряд переехал. И тут же выстроил там свинарник.

— Подожди, — прервал его Асахина. — Какой свинарник?

— С китайскими свиньями, Тэнкен. И резали их прямо там. В монастыре. А когда монахи попросили прекратить, Хидзиката ответил отказом.

— То, что мы там людей постоянно убивали, монахов не волновало, — пояснил Сайто, прикуривая от ближайшей свечки очередную сигарету.

Ато бросил на него убийственный взгляд, который отскочил от полицейского, как от зеркала.

— Настоятель снова взмолился, просил прекратить лить кровь на священной земле. Он был согласен на любые условия. И пришлось храму на своей территории построить ополчению новые казармы, только бы убрать нечестивцев из самого монастыря. И жилье бесплатное, и земли отхватили. Вымогательство. Это только вам, — палец Ато указал на темно-синий мундир, — правила запрещали брать даже медяк! А Кондо и Хидзикате правила были не указ!

— Хм, свиньи, — сказал инженер, — я бы до такого не додумался.

— Вот поэтому вы и не были заместителем нашего командира, — улыбнулся полицейский. — Он ведь этих свиней не просто так завел. Он с каким-то английским доктором в Нагасаки списался и выяснил, что мясо, конечно, лучше с детства есть, но и взрослому оно сил добавляет.

— Вот, оказывается, в чем был секрет! — всплеснул руками инженер. — Вы знаете, Фудзита-сэнсэй, что английские матросы получают в день по фунту красного мяса? То-то они такие здоровенные…

— Доктор предупреждал, что у людей непривычных могут быть, — полицейский поискал слово, — побочные эффекты…

— И?

— Были. Люди стали чаще лезть в драку.

— А как вы это заметили? — удивился инженер.— Вы же и так не вылезали.

Это-то и вправду было мудрено заметить. А вот что стало заметно — так то, что в комнате потеплело. Разодетые в шелка куклы как-то стали оживать. «Наверное, — подумал он, — это потому, что Кагэ сосредоточил внимание на нас и отвлекся от них. Он давит на них, но чем? Он на них даже не смотрит».

Зато на него самого Кагэ смотрел. Смотрел так, что казалось — урони Асахина хаси, и они будут плыть до пола долго-долго, оседая сквозь вязкий воздух.

— А гвозди и свечи вы тоже брали из монастырской кладовой? — спросил Ато.

— К… акие свечи? — икнул господин Мияги. Его поросячьи глазки горели любопытством — разговор принял деловой оборот. Господин Ато начал выставлять счета, а купец Мияги в счетах понимал.

— Которые развязали язык Фурутаке, — дружелюбно пояснил Сайто. — Полноте, господин Мияги, ведь не можете вы не знать о деле в Икэда-я.[81]

— Знаменитое дело, — промурлыкала госпожа Мияги. — Вы позволите, господин Асахина? Раз вы все равно не хотите айю.

Черные лаковые палочки в маленькой белой руке. Не такой белой, как руки Ато — у того сквозь плоть просвечивают кости, а в этой умеренно-пухлой ладошке, казалось, костей нет вообще — так ловко изогнулись пальчики, отщипывая палочками от нежного рыбьего мяса небольшую полоску.

— Значит, свечи и гвозди, м-мм? — женщина окинула Асахину таким взглядом, словно уже видела его на месте рыбы. — Каким изобретательным был ваш покойный командир.

— Да нет, — пожал плечами Сайто. — Это я ему подсказал. Любимый приемчик йосских бандитов. И не брали мы их в монастыре. Зачем? В любой лавке — сколько угодно. После того случая мы их даже не покупали. Нам дарили. Мало кому из жителей старой столицы нравились пожары.

Инженер погладил черную гладкую поверхность чашки для сакэ… вот в такую же черно-красную чашку Мацу-сан подлила в тот вечер снотворного. Кацура-сэнсэй выпил и уснул. Асахина видел все с самого начала, но не предупредил. Он был согласен с Мацу-сан. Горячие головы хотели поджечь столицу и выкрасть императора. Командир, конечно, возражал — дождя не было уже две недели и слишком много людей погибло бы в городе, выстроенном из дерева и бумаги. Он опять пошел бы с ними спорить — и ничем хорошим это кончиться не могло, потому что любой разговор о цене, любое отступление от «безумной справедливости» считались предательством, а с предателями — разговор короткий. Мацу-сан спасла его тогда. Но не от своих, как думала. В тот день еще кое-кто не посчитался с ценой. Гвозди, вбитые в тело, свечи на гвоздях, горячий воск течет вниз, течет… час, два — и человек, готовый поджечь город и уж точно готовый молчать, — заговорил. И в гостиницу, куда не пришел Кацура, пришли совсем другие люди — в синих накидках с белым узором по рукаву. Пожара не было. Старая столица уцелела. В тот раз.

Гладкая, теплая поверхность под рукой… что бы стал делать Кацура-сан, если бы ему не подлили снотворного[82]? Насколько далеко зашел бы? И что бы стал делать он сам? Но им не нужно было решать — Синсэнгуми-но-они решил за них.