Дело огня

— Да не надо, господин фукутё, — слабо улыбнулся Харада. — Меня Маса перевяжет. Пойду я сам, благодарю вас… — и, подобрав с земли свое тряпье, он поковылял внутрь дома.

К колодцу выстроилась очередь, люди споласкивали лица, промывали раны. Кондо пошел за Хидзикатой в кладовую — искать, куда засунули привезенный зимой порошок «Исида санъяку».

— Они это делают, — тихо проговорил Кондо, явно имея в виду тех, кого только что проклинал Сано, — не потому что они самураи, а потому что они мерзавцы.

— Куда же я его дел? — задумчиво пробормотал Хидзиката. — Где-то здесь…

Он вытащил короб, помеченный значком — кружок под «крышей». Внутри теснились пакетики с лечебными порошками. Когда-то Хидзиката торговал этими порошками вразнос, теперь ему самому прислали из дома, на случай ранений.

— Лет этак пять тому, — сказал он, нагребая пакетики в рукава, — мы сами хотели того же, что и эти мерзавцы. Иноземцев прогнать, себе добыть почет и славу. Оказалось, иноземцы сильнее. Оказалось, сёгуну нужны не искатели почета и славы, а те кто умеет молча делать грязную и кровавую работу. Оказалось, ничего нет проще, чем быть лучшим самураем, чем Сэридзава или Киёкава, или Кусака. Но даже не в этом дело, Кацу. А в том, что господину Аоки ничего не будет. Санэтоми и Ивакуре ничего не будет за фальшивые указы от имени Императора. Они высшая знать, поди их тронь. Этот мир — такой, какой он есть сейчас — надоел мне, Кацу. Но если кто-то думает, что я по такому случаю вспорю себе живот — он сильно ошибается.

— Ты сейчас заговорил прямо как Рёма, — невесело улыбнулся Кондо.

— Мне все больше нравится то, что говорит Рёма, — Хидзиката задвинул короб обратно и выпрямился. — И все меньше нравится то, что он у нас в розыскном списке числится. Я бы предпочел быть с ним по одну сторону меча, а не как сейчас.

Кондо посторонился, пропуская его.

— Мне тоже хотелось бы этого, — очень тихо сказал он в спину своему заместителю. — Но ты же понимаешь, Рёма сейчас на одной стороне с теми, кто поджег город. А мы — мы этот город поклялись защищать…

Хидзиката задержался на миг, но не оглянулся и не остановился.

* * *

Господин врач Мацумото, пользующий Окиту, приходил лечить обожженных и раненых и выбранил командование Синсэнгуми за грязь и скученность в казармах. Казармы расселить было пока некуда, переговоры с монахами что-то затянулись, но для больных все же отвели отдельную комнату. И она не пустовала. Вот все говорят — Икэда-я, Икэда-я, а ведь с трудом набрали тогда три десятка здоровых! Все дело в плохой воде, говорил Мацумото-сан, знаток голландской науки.

Поэтому Окита, Яманами, которому опять прихватило спину, Харада с обожженными руками и Хидзиката, единственный здоровый в этой компании, сбились в тесный кружок возле Сайто. Сайто лежал в самом углу, накрывшись стеганым кимоно — его знобило.

— Стало быть, дайнагон Аоки, — медленно проговорил Сайто. — Вельможу и так-то непросто будет убить.

— А ежели он вовсе бессмертный? — спросил Харада.

— Но мы же убили тех, возле храма… — Сайто завозился, устраиваясь поудобнее.

— Этот будет попрочнее, чем его слуги, — задумчиво проговорил Окита. — Тем-то по одному удару хватило.

— А надо ли его вообще убивать?

Яманами сидел прямо, как на палку надетый, руки на коленях, неподвижно, только губы шевелятся, как у куклы-дзёрури.

— А что еще с ним делать? — простодушно удивился Харада.

— А господина Ивакуру и господина Санэтоми тоже убьем? — осведомился Яманами. — Может, весь двор перебьем?

— Стоило бы, — подняв голову, негромко сказал Хидзиката.

От такого кощунства дар речи потерял не только Яманами, но даже Харада. Один Сайто не изменился в лице — впрочем, его удивить было трудно.

— Господин Хидзиката, — резко и сухо сказал Яманами. — Есть вещи, которых нельзя говорить даже в шутку.

— Увы, господин Яманами, но ничего, кроме насмешки, господа придворные, по моему скромному мнению, недостойны. Впрочем, всем известно, что вы разделяете устремления рыцарей возрождения, так что и господин Аоки вам, наверное, ближе любого из нас, — голос Хидзикаты был едок, как согревающие пластыри из моксы и горчицы, которыми лечили простуду.

— Я питаю глубокое отвращение к господину Аоки, господам Ивакуре и Санэтоми, а также к ронинам из Тёсю и их методам, — тихо проговорил Яманами. — Поэтому я в Синсэнгуми, а не среди тех, чьи идеалы в самом деле разделяю. И вы их разделяли когда-то, фукутё-сан.

— Когда-то я и под себя ходил, — отозвался Хидзиката в прежнем тоне. — Но с тех пор вырос. А вы, господин Яманами — нет. Вы по-прежнему думаете, что прямое императорское правление послужит ко благу страны. А потому нельзя трогать даже такую мразь как Аоки.

— Я разошелся со своими единомышленниками из-за их образа действия, — скулы Яманами покрылись краской, но голова не склонилась ни на сун[56]. — А теперь смотрю на нас, и не вижу, чем наш образ действий лучше. Вы, фукутё-сан, распоряжаетесь чужими жизнями так же легко, как господин Аоки. Вы настояли на том, чтобы первое правило Устава было столь неопределенно, что по нему можно в любой момент приговорить любого.