Дело «Пестрых». Черная моль

Геннадий наморщил лоб. Ах, да! Он спросил, кто их изготовляет, эти лекала. И сразу в ушах его прозвучал голос Лидочки, совсем другой, резкий, почти враждебный: «Не знаю я, кто их делает!» Геннадий тогда удивился и поспешил переменить разговор.

Так, так… Вот она, первая трещина. Но почему Голубкова вдруг так ответила? Почему взволновал ее этот вопрос? Лекала… Их изготовление… Для чего они нужны эти лекала? Чтобы меховые детали будущих шапок получались стандартными, одинаковыми по конфигурации и размеру. Ну, а если эти лекала изготовить иной конфигурации? Нельзя. Да и бессмысленно. А иного размера, поменьше? Тогда при раскройке шкурок получится дополнительная экономия…

Геннадий так увлекся, что не заметил, как в комнату вошел Зверев. Тот насмешливо прищурился.

— Разрешите доложить, товарищ капитан, — с изысканной вежливостью произнес он, — рабочий день окончен, сейчас ровно девятнадцать ноль-ноль. Машина у подъезда.

— Отставить машину! — весело откликнулся Геннадий. — Садись, Анатолий Тимофеевич, и слушай. У меня интересная мысль появилась.

— Ого! Каждая мысль товарища Ярцева у нас буквально на вес золота, — шутливо ответил Зверев и, опустившись на стул, пытливо взглянул на товарища. — Ну, ну, давай выкладывай.

Геннадий торопливо повторил весь ход своих рассуждений.

— Ты понимаешь? Это была первая трещина в разговоре, эти лекала! — возбужденно закончил он.

— Вернее, их изготовление, — поправил Зверев, — то есть их качество, их полноценность. Да, ничего не скажешь, все пока логично. Итак, возьмем на заметку лекала.

На чистом листе бумаги он сделал короткую запись, поставил перед ней цифру «1», обвел ее кружком и снова, уже нетерпеливо, посмотрел на Геннадия.

— Ну, а дальше? Были ведь еще трещины? Вспоминай, дорогой, вспоминай.

И Геннадий стал вспоминать. Да, тогда он поспешил переменить разговор. Они, кажется, заговорили о цехе, о конвейере. Да, да о конвейере. И Голубкова сказала, что прибавился заработок. Крой сам теперь едет к финишу, носить не надо. И тут он, Геннадий, спросил ее о чем-то. О чем же? Ах, да! Зачем стоят номера на чашках конвейера?.. И Голубкова ответила, что у каждой закройщицы свой номер для учета выработки на финише. И вот тут-то вдруг и возникла новая трещина в их разговоре. Нет, вернее, не тут, он еще что-то спросил.

Геннадий вдруг с необычайной ясностью увидел перед собой лицо Лидочки, ее большие, испуганные глаза, нервно подергивающиеся уголки губ, вспомнил, как дрожала ее рука, когда она откинула со лба прядь волос, и вдруг почти явственно услышал, как Лидочка, чуть не плача, воскликнула: «Точный, очень точный!» Ну, да! Он спросил ее, точный ли ведется учет выработки у каждой из закройщиц. Это и была вторая, последняя, трещина. После этого ее ответа Геннадий понял окончательно, что откровенный разговор не состоится.

— Так. Очевидно, происходят какие-то махинации на финише, — спокойно констатировал Зверев, делая новую запись. — Да и в самом деле, если бы был точный учет, то откуда взяться «левым», то есть лишним, шапкам даже из отходов?

— Это все так, — согласился Геннадий. — Но как проверить, как задокументировать? Имей в виду, я больше уже к комиссару не сунусь, пока не проверю.

— М-да, не советую. Так что давай чего-нибудь придумывать.

Один план следовал за другим и тут же отвергался. Казалось, преступная цепочка выявлена: Плышевский — Свекловишников — Жерехова — Голубкова. Но оба чувствовали, что она неполная, в ней есть какие-то, пока неуловимые провалы. Нельзя было ухватиться пока что ни за одно из звеньев, нельзя было потянуть. Цепочка легко могла лопнуть…

Было уже около десяти часов вечера, когда неожиданно зазвонил телефон. Геннадий поморщился и снял трубку. Внезапно на лице его появилось изумление, потом радость.

— Кто, кто приедет? — закричал он. — Давай скорей! Слышишь? Бери такси!.. Да, да, я вас сейчас встречу!..

Он бросил трубку и взволнованно посмотрел на Зверева.

— Это звонил Сенька! Сенька Долинин! Ну и ребята!.. Ах, черт побери, что за ребята!..

Но чтобы понять, что заставило Сеньку в этот поздний час позвонить Геннадию Ярцеву, надо вернуться немного назад, к событиям, разыгравшимся на меховой фабрике.

…В то утро Вера Круглова была вызвана из планового отдела, где она работала, в партбюро. А в обеденный перерыв ее разыскала Аня Бакланова, отозвала в сторонку.

— Ну что, говорила? — торопливо спросила Аня.

— Говорила…

— Что же делать будем?

Вера молчала.

— Ты имей в виду, — не дождавшись ответа, опять заговорила Аня. — Это нам с тобой легче всего. Ребята так не смогут.

— Боюсь, что и я не смогу, — грустно заметила Вера. — Я ведь уже пробовала…

— Значит, плохо пробовала…

— Это верно… Плохо…

— А теперь мы хорошо попробуем. Как надо. Лидка ведь такой хорошей девчонкой была. Ты и не знаешь… Пока не влюбилась… Ой, знаешь что? — вдруг оживилась Аня. — Давай ее сегодня к нам в общежитие затащим. Ведь день рождения у Тони Осиповой. Мы уже сговорились. И ребята придут. Комсомольский день рождения устроим. Потанцуем, споем, по душам поговорим.

Вера смущенно потупилась.

— Ведь не звали меня…