Дело «пестрых» (с иллюстрациями)

— А теперь в парикмахерскую, живо! — повелительным тоном сказал тот, оглядев Ложкина, и сунул ему в руку новенькую десятирублевку.

Еще через час они уже сидели в кафе на улице Горького, и Ложкин под строгим взглядом своего спутника старался есть не очень жадно.

Договорились они быстро. Все, что предложил Ложкину незнакомец, включая крупную сумму денег, было для него сейчас сущей находкой, о лучшем он не мог и мечтать. Даже если бы Ложкин и не был в таком безвыходном положении, то и тогда он, не колеблясь, согласился бы признать незнакомца своим полным хозяином. Сейчас же у него и подавно не было другого выбора. «Надо быть последним фраером, чтобы упустить такой случай», — решил Софрон. Однако последнее требование незнакомца — свести его с надежными людьми и найти квартиру — озадачило его. «Придется вести к Папаше», — с опаской подумал Ложкин. Он нахмурился, не зная, на что решиться, лотом неохотно проговорил:

— Ладно уж. Есть у меня один человек.

— Запомни: я мимо не бью. Так что служить честно.

— Слово Софрона Ложкина — кремень. В могилу с собой его возьму. И чтоб мне на том свете…

— Ладно. А теперь обрисуй-ка мне того человека. Да подробно, что знаешь.

Ложкин с сожалением оглядел пустые тарелки на столе, очень деликатно вытер рот бумажной салфеткой, потом закурил предложенную папиросу и приступил к рассказу:

— Это деловой мужик. Для видимости билетером в цирке служит. Вор старый, битый. В большом авторитете. Крутит блатными как хочет. Сам на дела уже не ходит, но организует их фартово и всех в руках держит. Голова — клад и связи большие. Адресок его я одни знаю. Больше никого к себе не пускает. Если надо, то в цирке или на квартире какой встретится. А то еще в кафе, есть тут у нас такое. Зовут его Иннокентий Кузьмич, фамилия Григорьев. Про это тоже никто не знает и знать не должен. Был один такой, из воров, интересовался, так получил перо в бок и на тот свет отправился. Господи прости и помилуй. Вот какой это человек. Нам будет сильно полезен.

Ложкин сделал ударение на слове «нам», давая понять, что теперь у него нет других интересов, кроме интересов его хозяина, которые он, впрочем, представлял себе довольно туманно.

— Ну что ж, едем и скрутим его, — решительно объявил незнакомец и, подозвав официанта, рассчитался за двоих.

Когда Пит засыпал где-нибудь в гостинице или в купе вагона, ему снились иногда «бешеные» сны, — так он их называл. Это была какая-то невообразимая, фантастическая сумятица из городов, людей и событий.

После таких «бешеных» снов несколько секунд тяжело стучит в висках, едкая злость накипает в душе, и Питу хочется причинять людям боль и страдание. О, с каким наслаждением он сейчас, например, выстрелил бы в того веселого парня, соседа по купе, который с таким азартом рассказывает что-то красивой белокурой девушке в голубом платье. Ему весело и хорошо, этому парню, он может ухаживать за девчонкой, может даже жениться на ней. А как бы сейчас завыл он от страха, если бы Пит направил на него свой пистолет!

Пит невольно бросил взгляд на зеркало, вделанное в дверь купе. Ха! Такие мысли в голове, а выражение лица безмятежно-добродушное, ласково-сонное, как будто ему только что приснилась любимая бабушка, угощающая его малиновым вареньем в своем садике. Настроение у Пита меняется. Да, его недаром называют «восходящей звездой». Он умеет превосходно работать. К тому же у него все впереди и ничего позади. У него нет родины, он свободен от прошлого, свободен от всех человеческих предрассудков и слабостей. Для него нет границ и виз, законов и идей, нет преград! Он всюду тайный хозяин — в любой стране, среди любого народа. Он сам творец своей карьеры, своей славы, все в его руках! И его звезда взойдет, взойдет через горе слабеньких, изнеженных, если надо — через кровь, трупы, пожары. Его ничто не остановит. Что ему до других? И он будет знаменит, он, Пит, тоже напишет свою книгу. Он даст ей название трогательное и таинственное, захватывающее, но точное, вроде «Исповедь тайного агента» или «Пит снимает маску». И он опишет в ней свою жизнь. О, она стоит того!

Пит отвернулся к стенке купе и, притворившись спящим, стал сочинять свою книгу.

Изредка он позволял себе вот так помечтать. Это был отдых от нервного напряжения, в котором он постоянно находился. И это не было слабостью — так надо, так рекомендовал поступать сам отец Скворенцо, сухой, высокий старик с живыми черными глазами, член ордена иезуитов, великий знаток человеческой психологии, преподававший в школе Кардана. А Пит был лучшим учеником.

Итак, Пит позволил себе часок помечтать. Он сочинял свою книгу, свою «исповедь». Получалась красивая, волнующая повесть, полная необычайных опасностей и смертельного риска, повесть о жестокой и победоносной борьбе одинокого, но сильного и отважного человека с темной, трусливой и жадной толпой.