Дело по обвинению. Остров Медвежий

Значит остаются только Рирдон и Ди Паче. И я обязан... Разве? А как же заключение относительно ножей? Вы забыли, мистер Белл?

Это еще ничего не значит. Простая случайность, объясняющаяся тем, как держали в руках нож, или же дождем.

А может чем-нибудь еще? Может чем-нибудь важным?

Проклятие! Но ведь я должен кого-то обвинить! Не могу же я их оправдывать?

Тогда обвиняй, черт бы тебя побрал! Встань в суде перед судьей и присяжными, перед репортерами...

Газета Майка Бартона разорвет меня в клочья. Он убьет меня.

...перед всем миром и обвиняй! Хоть раз в жизни сделай что-то, стань кем-нибудь, рискни чем-нибудь, рискни, забудь благоразумие.

А если они уничтожат меня? Если они сотрут меня в порошок? Что тогда? Белла отправляют на свалку. Помните Генри Белла? Многообещающий молодой человек. Он еще работал в прокуратуре, пока не провалил дело Морреза. Оно вызвало всеобщее возмущение, разве вы не помните? Простой и ясный случай предумышленного убийства, трое хладнокровных убийц зарезали слепого мальчика. А Белл провалил обвинение! Встал и начал излагать дело так, будто он...

...боролся за справедливость?

Да, я хочу, чтобы восторжествовала справедливость.

А как же лабораторное заключение, Белл? Ты намерен скрыть его от суда?

Тут нечего скрывать. Защита об этом даже не упомянет. Они признают нанесение ножевых ран. Их единственная надежда – доказать самооборону. Это заключение не имеет никакого значения. Я не отвечаю за них! Я ничего им не должен! Я даже не знаю их! Они мне чужие! Я их не знаю!

Ты знаешь их, Белл! Они не чужие! Ты знаешь их очень хорошо!

Я ничего им не должен. Ничего!

Вдруг он прислушался. К скале, на которой он сидел, приближались тихие шаги.

– Сюда, – прошептал мальчишеский голос. – Давай посидим тут под деревом.

Последовало минутное молчание.

– Дай-ка, я подстелю куртку.

«Влюбленные», – подумал Хэнк.

– Тут хорошо, – тот же голос. – С реки дует прохладный ветер.

– Я люблю реку, – ответила его спутница. – Я люблю смотреть на огоньки. Всегда думаю о том, куда плывут эти корабли.

– Хочешь сигарету? – спросил юноша.

– Мне не разрешают курить.

– А я видел, как ты куришь, – сказал юноша.

– Да, но без позволения.

– Я рад, что мы оттуда ушли, – сказал он. – Скучища. Знаешь, мне нравится вот так разговаривать с тобой.

– И мне тоже. А вот со старшими иногда бывает трудно разговаривать, правда?

– Еще бы. Я просто ненавижу с ними разговаривать. Просто жуть берет.

– Но я говорила не о совсем старых. Не о таких, которые вот-вот умрут.

– Я тоже. Просто о старых. Ну там лет сорок, сорок пять.

– Ну да. А сколько лет твоим родителям?

– Много, – ответил юноша и рассмеялся.

– А вот моим немного, – сказала девушка. – Но разговаривать с ними ужасно трудно, правда?

– Да, я бы сказал, просто невозможно!

– Ты им рассказываешь про себя?

– Нет.

– Почему?

– Знаешь, один раз я стал рассказывать отцу про одно наше дело: мы решили заработать денег, чтобы купить автомобиль, когда подрастем. Я ему полчаса объяснял суть дела, а потом он посмотрел на меня и сказал: «Вот и хорошо, Лонни». Он меня вовсе и не слушал, вот что! После этого я и подумал: какого черта я буду перед ним распинаться? Теперь меня называют Лонни Устрица.

– Моя мама думает, что я ей все рассказываю, а я ей ничего серьезного не рассказываю.

– Вообще-то говоря, рассказывать родителям ничего не надо. Если они понимают в чем суть, то начинают тебя пилить, а если не понимают, так зачем и стараться?

– А я раньше часто разговаривала с отцом, – сказала она. – Когда была маленькой. И это очень хорошо было. Помню, я очень гордилась, что разговариваю с отцом как взрослая.

– Ну а теперь ты с ним больше не разговариваешь?

– Теперь редко. Он всегда занят.

– Ну да, они всегда заняты, всегда куда-нибудь торопятся...

– И потом... потом мне просто не о чем уже с ними говорить.

– Да, – согласился ее собеседник и его голос стал грустным. – Они ведь заняты, ты ведь знаешь. Вообще-то говоря, они нас вырастили! Кормили и одевали! Так надо же им когда-нибудь и отдохнуть.

– Наверно.

– Они ведь нам ничего не должны. То есть, я хочу сказать, мне не нравится, когда говорят: «Я их не просил, чтобы они меня родили». Об этом же не просят! И не спрашивают. Я тоже не просил. Но я рад, что живу. Разве тебе не нравится быть живой?

– Ну конечно!

– Так что они нам ничего не должны. Они дали нам жизнь. Для меня лично этого вполне достаточно.

Они помолчали.

Потом мальчик сказал:

– Дженни!

– Что?

– Дженни можно я тебя поцелую?

Она ничего не ответила.

– Дженни?.. Ну что ж, извини. Я просто думал, что ты не рассердишься, если я...

– Я не сержусь, Лонни, – ответила она и в ее голосе прозвучала такая детская невинность, что Хэнк готов был заплакать. – Но только...

– Что, Дженни?

– Не мог бы ты...

– Что Дженни? Что?