Дело победившей обезьяны

Его появление явилось для присутствующих полной неожиданностью: двое за столом застыли где сидели, а Евоха к тому же выронил пиалу – она звонко треснула об пол, расплеснув ароматы эрготоу, — и лишь один Пашенька, недаром ведь за старшего в этой обезьяньей компании, лишь могучий Пашенька спохватился, вскочил, опрокидывая стул, не глядя нашарил прислоненную к стене трость, вырвал из нее длинное, узкое лезвие… Все это как в синематографической фильме пронеслось перед глазами Бага: он уже работал, он танцевал скупой, отточенный годами тренировок танец, где не было места раздумьям и случайным движениям. От прямого удара ногой в голову надолго рухнул, кроша весомым задом стул, преждерожденный, имени которого Баг так и не успел узнать, а нож в это же время накрепко пригвоздил рукав нечистого халата Евохи, пришедшего в себя и уже тянущегося к дубинке и рассыпающего по столешнице подушечки “Орбата”, столь любимой мосыковичами ароматной жевательной смолы для освежения рта… Легкий толчок, и стол встал между Багом и занесшим уже руку для удара Пашенькой. Еще один удар, более основательный, — и стол врезался в главаря, прижав его к стенке и заставив потерять равновесие, а правая рука тем временем описала изящное полукружие, средний и указательный пальцы безошибочно нашли нужный нервный узел, и Евоха, охнув, повис кулем на рукаве своего халата, лишь пальцами по дубинке царапнув.

— А-а-а!!! — взревел тут Пашенька, поддавая ножищей стол так, что тот буквально взвился в воздух и, коли бы Баг стоял и чесал в затылке, то непременно был бы сбит с ног, а уж тут Пашенька и набежал бы со своим клинком. Вотще: точным пинком Баг изменил направления полета, стол с превеликим грохотом врезался в стену и, рассыпаясь на части и теряя ножки, грудой обломков простучал по полу.

Они застыли друг против друга: гориллоподобный вожак разбойных людей с выставленным вперед хищным и длинным жалом клинка, и Багатур “Тайфэн” Лобо, казавшийся рядом с Пашенькой маленьким и низким.

— Ты хто? — не теряя бдительности, спросил человеконарушитель, делая легкие движения кончиком клинка: вправо-влево. — Чё те здесь?..

— Сменить пришел, — хищно улыбнулся Баг, нащупав ногой подкатившуюся ножку стола. — Пора вас сменить, подданный. — И когда Пашенька раскрыл широко свои маленькие глазки: в его сознание неотвратимо вошел смысл особо выделенного интонацией слова, Баг, крутанув ступней, подхватил ножку на носок и отправил прямо в открывающийся черный провал Пашиного рта.

Паша, однако же, среагировал: успел отбить ножку, сверкнуло узкое лезвие – и с ревом нанес Багу неподражаемый по силе прямой удар, каковой, случись на его пути стена, пронзил бы и стену, не то что вовсе недеревянного Бага.

В планы Бага быть проткнутым каким-то громилой из Малина-линь вовсе не входило: он легко отклонился, немного присел, пропустил разящую руку над плечом, ухватил за кисть, дернул, выпрямляясь, вливая свое усилие в движение огромной массы Пашенькиного тела, и громадный, неподъемный с виду человеконарушитель описал в воздухе плавную дугу, а затем со всего маху ахнулся об пол – только гул пошел, словно в большой колокол ударили на Часовой башне. Дернулся и – затих. Хорошо, что внизу нет соседей, а то люди обеспокоились бы понапрасну.

Баг подобрал оружие – от греха подальше, хотя за полчаса беспамятства Пашеньки смело мог ручаться, — и бегло оглядел поле боя: человеконарушители лежали недвижимы. О хацза, хацза, кто тебя усеял… На всякий случай Баг связал ворогов их же собственными кушаками, а потом отправился обследовать оставшиеся помещения: вдруг еще где притаился враг?

В одной комнатке – поменьше – обнаружилось что-то вроде примитивной кухни: газовая плита, неновый холодильник марки “Усатый Лу”, стол, заваленный распотрошенными свертками со съестным, а также несколько непочатых бутылок с самым дешевым эрготоу. Разбойников в комнатке не просматривалось.

В другой – той, чьи окна были занавешены, — обнаружились диваны у стен; видимо, эта комната выполняла роль спальни. Два дивана были пусты, а на третьем возлежал некий преждерожденный: связанный толстым шелковым шнуром и с платком на голове, так что и лица-то толком видно не было.

Преждерожденный в платке повернул голову на звук открывшейся двери и шагов и удивительно знакомым голосом произнес:

— Сказал же: не буду есть!

Баг замер: быть не может!..

Сорвать платок было делом мгновенным – на Бага, близоруко моргая, глядел бледный, с синяками под глазами… Богдан.

— Драг еч…

Богдан прищурился: в комнате было темно. Глубокое недоумение на его лице мгновенно сменилось радостью узнавания:

— Баг!