Дело принципа

— Мы нашли их, сэр, — доложил Ларсен. — В ящике комода.

— Почему ты взяла ножи, Анжела? — спросил Хэнк.

— Не знаю. Я разнервничалась. Ребята были так возбуждены, и, глядя на них, я тоже разволновалась. Вы бы видели их лица! Они попросили меня взять ножи. И… и я взяла. Все трое. Один за другим. И я их спрятала. Я отнесла их домой и положила в ящик комода, затолкнула поглубже, чтобы отец не увидел. Он бы страшно разозлился, если бы нашел их. Он бы стал говорить, что хорошая девушка не должна брать ножи у таких парней. Поэтому я их и спрятала.

— Почему ты позвонила в полицию?

— Потому что потом поняла, что поступила плохо. Мне было ужасно стыдно. Нехорошо прятать ножи. Поэтому я позвонила полицейским и сказала, что ножи у меня. Мне было очень стыдно.

— Насколько я понял, Дэнни сказал тебе, что Моррес напал на них. Он именно так и сказал?

— Да.

— Что на него напали?

— Нет. Что испашка пытался напасть на них, и они его зарезали. Вот как он сказал. По крайней мере, мне так кажется. Я тогда очень нервничала.

— Ты читала об убийстве в газетах?

— Конечно, весь квартал читал об этом.

— Значит, тебе известно, что парни утверждают, будто Моррес бросился на них с ножом. Ведь так?

— Да, конечно. Мне об этом известно.

— А может такое быть, что Дэнни Дипаче вообще не произносил таких слов? Может быть, тебе только кажется, что он так сказал — после того, что ты прочитала в газетах?

— Может быть, но вряд ли. Я знаю, что слышала их. Я ведь и его нож взяла.

— Понятно.

— Знаете что?

— Что?

— Моя юбка все еще в крови. Я никак не могу вывести пятно. Оно осталось с тех пор, как я сидела на ножах. Там так и осталась кровь.

* * *

За ужином он смотрел на свою дочь Дженифер, сидевшую за столом напротив него, и размышлял, какой бы она стала, если бы жила в Гарлеме. Его дочь выросла красивой девушкой с карими глазами и великолепными светлыми волосами, как у матери, и стройной, вызывающе женственной фигурой. Она ела с невероятным аппетитом, поглощала пищу, словно проголодавшийся водитель-дальнобойщик.

— Не торопись Дженни, — сказал Хэнк. — Никто не собирается отнимать у тебя еду.

— Знаю, пап, но мы договорились встретиться у Агаты в половине девятого У нее появились новые клевые пластинки. Мама сказала, что мы будем ужинать в семь, а ты опоздал, так что это твоя вина, что мне приходится глотать ужин впопыхах.

— Клевые пластинки могут подождать, — проворчал Хэнк. — Не торопись, иначе подавишься.

— На самом деле она торопится не из-за Агатиных пластинок, — заметила Кэрин. — Там будут мальчики, Хэнк.

— А… — протянул он.

— Ради Бога, папа, не смотри на меня так, будто я иду в какой-нибудь наркопритон. Мы всего лишь собираемся потанцевать.

— Кто эти мальчики? — спросил Хэнк.

— Ребята из нашего квартала. Вообще-то все они — кретины, кроме Лонни Гэвина. Он — классный парень.

— Ну что ж, это успокаивает, — улыбнулся Хэнк и подмигнул Кэрин. — Почему бы тебе не позвать его как-нибудь к нам в гости?

— Папа, он приходил уже раз сто.

— А где был я?

— Ну, наверное, готовил какой-нибудь отчет или выбивал показания из свидетеля.

— Не говори глупости, Дженни, — осадила ее Кэрин. — Твой отец никогда не бьет свидетелей.

— Знаю, это был просто эвфемизм.

— По-моему, тебе следует больше заниматься стилистикой, а не бегать на танцульки, — заметил Хэнк.

— А, значит, это была гипербола? — спросила Дженни.

— Точно.

— Наш учитель по английскому — полный болван, — пожаловалась Дженни. — Странно, что я вообще еще что-то знаю. Его нужно просто пристрелить.

Она вытерла рот салфеткой, с шумом отодвинула стул и чмокнула Кэрин в щеку.

— Позвольте откланяться. — С этими словами она выбежала из столовой Он увидел, как она красит губы перед зеркалом в холле. Потом машинально поправила лифчик, помахала рукой родителям и выскочила за дверь.

— Ну и как тебе это нравится? — недовольно проворчал Хэнк.

Кэрин пожала плечами.

— Я беспокоюсь, — сказал Хэнк.

— Почему?

— Она уже женщина.

— Она еще девочка.

— Нет, она женщина, Кэрин. Она накладывает помаду, как опытная женщина, и поправляет лифчик так, словно носит его всю жизнь. Ты уверена, что ее можно отпускать на танцы к этой Агате? С мальчиками?

— Я бы больше беспокоилась, если бы она танцевала с девочками.

— Не надо утрировать, дорогая.

— А я и не утрирую. Довожу до сведения окружного прокурора, что его дочь начала цвести в возрасте двенадцати лет. Она красит губы и носит лифчик уже почти два года. Думаю, она уже даже целовалась.

— С кем? — нахмурился Хэнк.

— О Господи! Со многими мальчиками, наверное.

— По-моему, это не очень хорошо, Кэрин.

— Как ты предлагаешь этому помешать?

— Ну, не знаю. — Он задумался. — Но мне кажется, что тринадцатилетняя девочка не должна ходить в обнимку со всеми местными парнями.

— Дженни уже почти четырнадцать, и я уверена, что она сама выбирает, с кем ей целоваться.

— И к чему это приведет?

— Хэнк!

— Я серьезно. Видимо, мне следует поговорить с этой девчонкой.

— И что ты ей скажешь?

— Ну…

— Ты велишь ей скрестить ноги? — улыбнулась Кэрин.

— В сущности, да.

— Думаешь, она тебя послушает?

— По-моему, она должна знать…

— Она знает, Хэнк.