Дело привидений "Титаника" (СИ)

Сведения начали поступать вскоре и все более прояснять дело, будто по темной улице кто-то стал зажигать то дальше, то ближе фонари, так что постепенно выявлялось направление улицы и всё, что на ней находилось. Пуля, убившая Гурского, раздробив ему кости черепа и снизу вверх проникнув в мозг, вылетела из ствола гораздо большего калибра, чем имел револьвер, оставшийся на ковре. Сам Гурский оказался ревельским коммерсантом. Его отпечатки пальцев совпали с «допотопными» отпечатками, пометившими все секретарские предметы из кабинета Белостаева (хвала нашему дактилоскописту Перчинскому, вытворявшему подлинные чудеса!).

Наконец было решено привести на опознание сестру Румянцева. Когда женщина робко вошла в мертвецкую, простыню убрали с лица убитого и спросили ее: «Знаете ли вы этого человека?» Она ответила: «Нет, не знаю». И тут же упала в обморок.

Спустя еще четверть часа наш «Пакар» остановился у дома, что стоял в начале Рождественского бульвара.

По дороге я перебрал в уме несколько тактик разговора с молодой Белостаевой: от долгой и очень осторожной беседы и вплоть до быстрого и решительного ареста. И наконец выбрал, по своему разумению, нечто среднее.

Анна Всеволодовна принимала меня в богато обставленной гостиной, сама одетая, однако, совсем не парадно, в сущности, так же, как при нашем довольно нелепом знакомстве: в невзрачном шерстяном платье и той же шали с большими кистями. Повторю, что тогда она совсем не казалась мне красивой, хотя волосы, теперь вновь тщательно убранные, снова привели меня в восхищение, и улыбка ее была очень мила и вызывала невольное участие.

Увы, я не мог позволить себе чрезмерной галантности... уже хотя бы по тому, что время было чрезвычайно дорого. После двух-трех вопросов о здоровье, я положил на стол перед Белостаевой фотографический портрет. Как я и ожидал, Анна Всеволодовна содрогнулась в удивлении.

— Откуда вы это взяли? — в замешательстве проговорила она.

— К этому портрету имеет отношение один из людей, на нем оставшихся, — не нагнетая угрозы, вполголоса сказал я. — Кто это?

Анна Всеволодовна болезненно сощурилась. — Это секретарь отца, Павел Румянцев, — еще тише ответила она.

— Что вам известно о нем?

— Он погиб на корабле вместе с отцом.

-- Вы хорошо в этом уверены? — ничуть не изменив тона, спросил я.

Анна Всеволодовна обратила взгляд на меня. Она посмотрела мне прямо в глаза, решительно. Хотя заметно побледнела.

— Что вы хотите сказать своим вопросом? — холодно выговорила она, едва шевеля бледными губами. — Если он совершил какой-нибудь предосудительный поступок, то все давно погребено там, в океане...

Я улыбнулся, тоже глядя ей прямо в глаза, и, признаюсь, улыбнулся без всякого наигрыша.

— Умоляю вас, не отпирайтесь, Анна Всеволодовна, — даже более учтиво, чем рассчитывал, сказал я ей. — Ваш управляющий Тютинок во всем сознался. Мы проверили все отпечатки пальцев. Павел Румянцев, он же Станислав Гурский, однажды спасся...

Про себя я даже успел подумать: «Кому быть застреленным — не утонет...»

— Вы покрывали... его жизнь все эти годы, — добавил я. — Этому должно быть какое-то разумное объяснение.

С минуту Анна Всеволодовна Белостаева сидела в молчании, словно окаменев.

— Он вами арестован? — так тихо спросила она, что я едва не переспросил ее, но успел догадаться, что она сказала.

— В некотором смысле... — чуть не сплоховал я и поспешил добавить: — Видите ли, сударыня, он подозревается в совершении по меньшей мере одного крупного мошенничества, и ему может грозить весьма длительный срок заключения и поражение во многих правах.

Одно крупное мошенничество было тут налицо, без всякого подозрения: полученная страховка. Так что лжи я почти не прибавил.

Я приглядывался к Анне Всеволодовне, и с каждой секундой меня начинало охватывать все большее изумление. Она опустила глаза, и в то время, как брови ее страдальчески сдвинулись к переносице, а на лбу напряженно собрались тяжкие, совсем не девические морщины, на ее бескровных губах появилась спокойная и какая-то отрешенная улыбка.

Я молчал.

Наконец она подняла голову, очень глубоко, но, я бы сказал, не тяжело вздохнула и... с этим вздохом взгляд ее прояснился.

— Чему быть, того не миновать, — как-то очень легко произнесла она. — Спрашивайте меня, о чем вам будет угодно.

— Да мне, собственно, и спрашивать уже не о чем, — теперь уж и вправду наигранно усмехнулся я. — Все вопросы, какие мог, я вам задал...

— Да, мы все покрывали папиного секретаря, — сказала Анна Всеволодовна. — Он чудом остался в живых... Оказался в Америке... Потом с большими трудностями возвращался... Я слишком многим ему обязана.

— Чем, нельзя ли узнать? — спросил я, вложив в вопрос всю деликатность, на какую был способен.

— Жизнью, — просто ответила Анна Всеволодовна. — Он спас меня во время кораблекрушения. Если вы располагаете временем, я могу рассказать подробности...

Я понял, что временем располагать теперь обязан, и — кивнул:

— Сделайте любезность, сударыня, расскажите. Это очень важно. Заодно — и о том, как случилась эта ваша роковая поездка.

IV