Дело Рихарда Зорге

Рихард пошел в местную среднюю школу в Лихтерфельде, где не проявил каких-то особых способностей или интересов. Он был уравновешенным и спокойным мальчиком, выделявшимся среди сверстников своим физическим развитием. И тогда и всю последующую жизнь он очень гордился своими спортивными достижениями, но, кроме ярко выраженного интереса к истории и литературе, не обнаружил больше никаких особых интеллектуальных талантов. Подобно своему отцу и одноклассникам, был он завзятым патриотом и поклонником пангерманизма, деятельным членом сентиментальной националистической молодежной организации «Вандервогель», ходил в походы и жил в лагерях во время каникул и выходных. Короче, был Рихард средним и ничем не примечательным членом стабильного и комфортабельного общества. Как говорил он своим японским следователям, «я и не мог, и не желал сформировать какое-то свое собственное определенное отношение к миру».

К началу августа 1914 года Рихард Зорге почти закончил школу. Ему было неполных девятнадцать, когда 11 августа он записался добровольцем в одном из военных рекрутских центров в Берлине и после непродолжительной учебной подготовки был направлен в учебный батальон в 3-й гвардейский артиллерийский полк. Не прошло и месяца, как Рихард обнаружил, что воюет во Фландрии. 11 ноября состоялось его боевое крещение огнем в германском учебном полку во время боя у Диксемюде, где, распевая патриотические песни, молодые добровольцы шли на французские пулеметные расчеты, неся при этом сокрушительные потери.

С самого начала войны противники во Фландрии стояли вдоль линии реки Изер, и воюющие армии остались здесь на зиму 1914 года, во время которой им предстояло пережить мрачный и ранее неведомый опыт окопной войны. В июне 1915 года полк, в котором служил Зорге, был переброшен на Восточный фронт, чтобы принять участие в битве за австрийские укрепления в Галиции. Через месяц Зорге получает шрапнельное ранение в правую ногу и эвакуируется в военный госпиталь в Берлине.

Во время лечения он сдает экзамены на аттестат зрелости, причем с самыми высокими отметками, а поправившись, немедленно возвращается в свой полк, чтобы в марте 1916 года вновь отправиться на Восточный фронт. Однако через три недели Зорге опять был ранен, и на этот раз серьезно. Обе ноги у него были перебиты шрапнелью, и легкая хромота осталась на всю жизнь. После мучительного путешествия через «оккупированную Россию», он попал в университетский госпиталь в Кенигсберге. За свою смелость на поле боя Зорге был удостоен звания унтер-офицера и награжден Железным Крестом Второй степени. Его военные испытания и непосредственное знакомство с ужасами массовой бойни подошли к концу, однако с ними же ушли и иллюзии его поколения студентов-добровольцев призыва 1914 года. В период между первым крещением огнем и обыденным кошмаром окопной жизни на двух фронтах войны Зорге, как и многие его современники, пережил некое духовное перерождение, заставившее его замкнуться в своем внутреннем мире, порвав с семьей и своим классом, и погрузиться в мучительные сомнения относительно основополагающих постулатов того общества, в котором он оказался столь одинок.

«Никто из моих друзей — простых солдат не знал истинных целей войны, так же, как никто не говорил и о каком-то глубинном ее значении. Большинство солдат были выходцами из среднего класса, рабочими или ремесленниками по роду занятий. Почти все они состояли в профсоюзе, а многие — и в социал-демократической партии. Был и один настоящий левый — старый масон-каменщик из Гамбурга, который однако, отказывался говорить о своих политических воззрениях. Мы стали с ним близкими друзьями, и он рассказал мне о своей жизни в Гамбурге, о гонениях и безработице, через которые ему довелось пройти. Это был первый пацифист, с которым я столкнулся. Он погиб в бою в начале 1915 года, как раз перед тем, как я был ранен в первый раз».

Начиная с 1916 года, личность Зорге претерпела первые революционные изменения. Как выразился он сам, «я погрузился в сильнейшее смятение души». В течение последующих двух лет он обдумал и подверг сомнению едва ли не каждую минуту своей предыдущей жизни. Отныне и впредь вся жизнь его будет идти под покровом тайны и противоречий.

В кенигсбергском госпитале Зорге оказался в теплых и дружеских отношениях с одной из медсестер, молодой девушкой-еврейкой, отец которой был активным марксистом-интеллектуалом со связями в Германской социал-демократической партии. Этот эпизод можно считать началом процесса политического самообразования, проходившего в атмосфере, отмеченной печатью физического страдания и знаком войны. Рихарду исполнился лишь двадцать один год.

Зорге принялся изучать, лихорадочно и бессистемно, классиков социализма и коммунизма, как немецких, так и русских[3].

Несмотря на русское происхождение своей матери, Зорге в то время не знал ее родного языка, и работы русских марксистов и оппонентов марксизма читал в немецком переводе. Он также самостоятельно изучал и труды древнегреческих философов, и Гегеля, «предшественника марксизма».