Дело рыжего киллера

Что же касается убийства Чеглокова, то оно особо не привлекло внимания — мало ли банкиров взрывают на улицах! Разве что жители ближайших квартир пообивали пороги местной администрации, дабы та поскорее вставила разбитые стекла. Немного поудивлялись и следователи, отметив высокий профессионализм исполнителей покушения. Было установлено, что заряд пластиковой взрывчатки, эквивалентный примерно четырехстам граммам тротила, был заложен в электрощит подъезда. Устройство с дистанционным управлением сработало в тот момент, когда Чеглоков вошел в дом, а это прямо указывало на то, что все шаги жертвы контролировались кем-то, кто внимательно наблюдал за банкиром из выходящих во двор окон.

Но ни следствие, ни служба безопасности банка, закономерно поведшая собственное расследование, так и не смогли установить, к кому же направлялся тем утром банкир. Ни одна из живущих в том подъезде женщин не признала знакомства с Чеглоковым. Если только банкир не был любителем особо острых ощущений, навеянных то ли эстетикой модного в его юности неореализма, то ли запоздало освоенного Достоевского. Однако культурными прихотями коммерсанта следствие не очень-то заинтересовалось и сделало прямолинейный вывод о том, что Чеглоков, несомненно, попал в ловушку, организованную профессиональными исполнителями чьего-то заказа. Но и поиски заказчика не увенчались быстрым успехом — эпизод с гибелью очередного банкира надолго пополнил статистику нераскрытых убийств…

* * *

Леонид Павлович Расков предложил брать главного подозреваемого именно на похоронах Чеглокова. Он, как и Алексей, были уверен в том, что канувший куда-то в последние дни «С.Б.Ц.» должен непременно объявиться на этом скорбном мероприятии: никаких опасений быть задержанным у убийцы не было. Городские газеты в криминальных рубриках что-то плели о разгуле «чеченской» мафии, о том, что вероятно смерть милиционера связана с его служебной деятельностью. Дескать, в отсутствие хозяина дома, бедолагу заманили в глухое место и там порешили. Выдвигалась также и версия, что жертвой убийц мог стать сам хозяин. Впрочем, за чередой других преступлений смерть старшего лейтенанта милиции сенсацией не стала, и заметки в прессе были немногословными.

Леонид Павлович, проглядывая публикации, лишь хитро улыбался. Он один знал, что тексты, появившиеся в основных городских изданиях, были заранее согласованы с уголовным розыском, чтобы, прочти их «С.Б.Ц.», у него не возникло сомнений в собственной безопасности.

Тем не менее, Расков с Нертовым уже время упустили. Причины были объективными, да результат плачевный. Преступник, как было принято говорить в милицейских кругах, гулял на свободе и мог в любой момент скрыться. Тем более, «клиент» в последние дни и так заметался по городу, даже не ночевал в одном месте больше одной ночи. Появились и некоторые другие признаки того, что он намерен удрать куда-нибудь подальше.

Идея проведения задержания прямо на похоронах была, возможно, не из самых этичных. За то имела массу плюсов. Первый — что подозреваемого вряд ли успели бы предупредить о грозящей ему опасности. Большое стечение народа также было на руку сыщикам. Увести человека из толпы под благовидным предлогом, усадить в машину якобы для нужного разговора, например, намекнув на некую темку, связанную с наследством покойного — что могло быть проще? На том и порешили.

Поскольку сам Алексей никак не мог выступить в роли того «зазывалы», которому предстояло заманить жертву в автомобиль для ареста — Нертов-младший мог вызвать законные сомнения в искренности своих намерений — эта часть операции была возложена на одного из оперативников Раскова, входившего в узкий круг посвященных. Положение Алексея было и сложным, и выигрышным одновременно: его службе надо было обеспечивать порядок на похоронах, а это означало не только немалые хлопоты, но и возможность абсолютного контроля ситуации.

* * *

Кто бы мог подумать еще неделю назад, что события начнут разворачиваться таким стремительным и неотвратимым образом! Всего неделя прошла с того странного утра, когда Алексей обнаружил пропажу своего оружия, а теперь казалось, что это было давным-давно. Все вокруг стало иным. Даже сам город, хотя в нем-то как раз не было никакой трагедии. Напротив, в Питере установился радостный и солнечный покой. Начиналась страстная неделя — неделя перед пасхой. Тепло последних дней высушило остатки зимней слякоти и луж, грязь сумрачных месяцев стала песком, разносившимся по тротуару свежим весенним ветром. Весна склоняла к беспечному легкомыслию и немотивированному жизнелюбию.